59 
Ответ Шон знал, но не подал виду.
— Когда в подведомственных мне парках убивают девятнадцатилетних белых девушек. Тут уж люди не скажут: «Во всем виновата экономика». Не преисполнятся печальной важности и неотвратимости произошедшего. Они возмутятся и потребуют заковать в кандалы злодея. — Фрил ткнул Шона локтем в бок. — Правильно я говорю?
— Правильно.
— Вот что им надо. Потому что они — это мы, и это надо нам. — И Фрил, ухватив Шона за плечо, повернул его к себе лицом.
— Так точно, сэр, — сказал Шон, потому что заметил в глазах Фрила огонек некоего странного воодушевления, словно он верил в сказанное им, как люди верят в Бога, или в вооруженные силы, или во всемирную сеть Интернета. Фрил был тем, кого церковники называют «укрепленным в вере», хотя в чем состоит эта вера, Шону было не ясно, а знал он лишь то, что Фрил находил в своей работе нечто, для Шона совершенно непостижимое — утешение, возможно, даже опору и почву под ногами. Честно говоря, временами он казался Шону полным идиотом, изрекающим глупые банальности о жизни и смерти и всегда точно знающим, что надо делать, чтоб все наладилось — рак излечился, и все стали единой семьей, и это очень просто, стоит только его послушать.
Но бывало и так, что Шон вдруг ощущал в нем сходство с отцом, сооружавшим в подвале свои птичьи домики для несуществующих птиц, и тогда он скорее нравился Шону.
Лейтенант Мартин Фрил работал следователем Отдела убийств их Шестой бригады дольше, чем два президентских срока, но на памяти Шона никто и никогда не называл его «Марти», или «старина», или «дружище». На улице в штатском его можно было принять за бухгалтера или за страхового агента — кого-нибудь в этом роде. У него была вежливая речь под стать всему его вежливому облику, а от каштановых волос теперь остался лишь венчик наподобие лошадиной подковы. Он был мал ростом, и странно казалось, как с такой комплекцией он смог пробиться в полиции и дослужиться до чинов; в толпе он мог затеряться, настолько неприметен он был. Любил жену, любил двух своих ребятишек, постоянно забывал свой пропуск в кармане теплой куртки, был активным членом церковной общины, усердным налогоплательщиком и добропорядочным гражданином.
Но вот чего не предвещал ни его вежливый голос, ни весь его вежливый облик, так это его ума, решительного, безапелляционного, сочетающего практичность и тенденцию нравоучать. Ты совершил тяжкое преступление, подпадающее под его, Мартина Фрила, юрисдикцию, и теперь это дело его, и горе тебе, если ты этого не понимаешь: дело это становится его личным делом.
— Я требую от вас проницательности и несговорчивости, — заявил он когда-то в первый день работы Шона в отделе. — Злости мне не надо; злость — это эмоция, а эмоции надо прятать, но в вас всегда должна сидеть досада — на то, что кресла здесь жесткие, что все ваши школьные друзья обзавелись «ауди», что преступники, эти кретины несчастные, думают, что могут творить злодеяния и мы это оставим безнаказанным. Досады этой, Дивайн, должно хватать на то, чтобы представленные вами документы никогда не отметались судом ни по причине недостаточной доказательности, ни потому, что неверно оформлены. Ее должно хватать на то, чтоб каждое ваше дело благополучно завершалось и каждый мерзавец препровождался в камеру, чтобы гнить там до скончания веков.
Среди своих это называлось «лекцией Фрила», и каждый новобранец раньше или позже ее выслушивал примерно в одних и тех же выражениях. Как и большинство речений Фрила, лекция эта вызывала недоумение: неужто он искренне верит во все, что говорит, или же говорит только потому, что нечто подобное говорить полагается? Но намотать на ус это приходилось, иначе тебя вышвыривали вон.
Шон работал в Отделе убийств уже два года и за это время сумел добиться расположения от всех в группе Пауэрса. Фрил слышал о нем только хорошее, но иногда вел себя так, словно не был в нем уверен. Вот и сейчас он так глядел на него, будто оценивал, справится ли он с таким делом: убийство девушки на его, Фрила, территории.
К ним неспешно подошел Уайти Пауэрс, вертя в руках блокнот с записями, и кивнул Фрилу:
— Лейтенант.
— Сержант Пауэрс, — сказал Фрил, — что удалось выяснить на этот час?
— Предварительное следствие указывает: время смерти в примерном интервале между двумя пятнадцатью и двумя тридцатью утра. Следов изнасилования нет. Причиной смерти явилась огнестрельная рана в затылок, но мы не исключаем также травмы от ударов. Нами обнаружена пуля, застрявшая в помосте слева от тела жертвы. Похоже, пуля от тридцативосьмикалиберного «смита», но для уверенности нужно, чтобы взглянул эксперт-баллистик. Водолазы обыскивают канал на предмет оружия. Мы надеемся, что преступник оружие бросил или, по крайней мере, бросил тот инструмент, которым наносил удары, предположительно бита или, может быть, палка.
59 
