140 
Мисао кивнула. Эцуко решила про себя, что она этого так не оставит. Поступил как последний мерзавец — подпоил девочку и обманул!
Машина уже тащилась черепашьим шагом. Вокруг стояла кромешная тьма, иногда порыв ветра доносил шелест листвы. Впереди горели задние фары машины Кадзуки.
Мисао стала рассказывать торопливо, точно спешила признаться во всем, пока хватает смелости.
— Он сказал: «Слушай, мне кажется, ты себя недооцениваешь». «Я себя ненавижу», — ответила я. «Но страстно желаешь себя полюбить», — усмехнулся он. И вдруг предложил: «А ты не хочешь сыграть в игру, в которой ищут себя? Это забавно. Кстати выяснится, можешь ли ты полюбить свое вновь обретенное «я». Рискнешь?»
Мисао подняла глаза.
— Он сказал, что игра называется «Новый уровень».
— И ты согласилась?
Мисао кивнула, прикусив губу.
— Я во всем виновата…
— Тебя просто обманули.
Притихшая Юкари нетерпеливо дернула Эцуко за рукав.
— Ну же, что это за игра «Новый уровень»?
Эцуко тоже хотелось знать. Она как раз собиралась задать этот вопрос. Молча посмотрела на Мисао.
Та тяжело вздохнула.
— Кадзуки сказал, что есть один препарат, совсем не опасный…
— Все ясно…
Из глаз Мисао брызнули слезы.
— Благодаря этому препарату на определенный срок впадаешь в амнезию.
Эцуко невольно закрыла глаза.
— А затем шляешься по городу. Как будто начинаешь жить заново, с чистого листа, берешь себе вымышленное имя, общаешься со случайными людьми, ничто тебя не сковывает… Когда действие препарата заканчивается, память возвращается. Но препарат не может полностью уничтожить прежнее «я», время от времени оно напоминает о себе. И вот ты подбираешь эти обрывки памяти, сравниваешь со своим нынешним состоянием, сопоставляешь, связываешь в одно целое и в конце концов, когда действие препарата прекращается и ты возвращаешься в себя прежнего, возникает ощущение, что обрел свое заблудшее истинное «я». Так говорил Кадзуки.
Ночью двадцатого июля Мисао начала сразу с третьего уровня. После того, как из «Ла Пансы» ушел последний посетитель, она украдкой вернулась в бар, и Кадзуки сделал ей инъекцию.
— Не сердитесь, но я была в такой эйфории! Кадзуки находился рядом, мне было не страшно. Однако в какой-то момент мне стало дурно — Кадзуки сказал, что это из-за выпитого вина. Он привел меня обратно в бар. А жаль. Было так захватывающе! Мне не хотелось сразу возвращаться домой, я зашла к Момоко и помню, как странно она на меня поглядела. Спросила, не приняла ли я наркотиков.
Некоторое время Мисао молчала, точно набираясь сил для последующих признаний.
— Я еще несколько раз встречалась с Кадзуки. Игра в амнезию меня увлекла. Казалось — я спасена. Я не люблю себя. Ненавижу. Как ни пыталась изменить себя, все тщетно. Все во мне отвратительно, ни одного светлого воспоминания.
— Не у тебя одной, — пробормотала Эцуко.
— Но после столкновения с Саэгусой у меня было такое мучительное состояние, особенно когда я звонила вам! — Мисао закрыла лицо руками. — Слова застревали в горле. Я была уверена, что Саэгуса рассказал вам о моей слежке, что все уже знают о моем постыдном поведении. Мне казалось, вы терпите меня только потому, что это ваша работа.
Вот почему телефонные беседы стали такими короткими!..
— И тогда я попросила Кадзуки: «Я хочу стать другим человеком. Уничтожить память и уже никогда не возвращаться в себя прежнюю». Кадзуки поспешил заверить меня, что такое невозможно. Но я продолжала настаивать. Тогда он сказал: «Если дойти до седьмого уровня, назад уже не вернуться». И пообещал сделать так, как я хочу.
Это было восьмого августа, в тот день, когда Мисао убежала из дома. Вот почему в дневнике появилась запись: «Безвозвратно?»
— Но в результате ты опять стала прежней Мисао? — спросила Эцуко.
Мисао кивнула. Сакаки объяснил:
— Кадзуки и не мог довести до седьмого уровня. Он может сделать инъекцию, но этого не достаточно.
— Что еще необходимо?
Сакаки мрачно усмехнулся:
— Электрошок. Об этом лучше не рассказывать.
— Когда я очнулась, — сказала Мисао, — я набросилась на Кадзуки, обвиняя, что он меня обманул. Но он сказал — дошедший до седьмого уровня теряет человеческий облик.
— Так оно и есть, — подтвердил Сакаки.
Он повернулся к Эцуко и, устало сгорбившись, сказал:
140 
