очень нудно 
57 
– Э... Ну да. А откуда, собственно...
Улыбка у нее была такая, что журналист даже перестал разглядывать грудь. Тут очень кстати принесли напитки; Дубов решительно отодвинул совершенно неуместное при сложившихся обстоятельствах пиво и за неимением иного выбора предложил соседке по столику водки. Та отказалась, подарив ему еще одну мимолетную улыбку, и попросила официантку принести сухого вина.
– А вы пейте, – сказала она Дубову, – не стесняйтесь. Мужчины должны пить водку и есть мясо. Обожаю смотреть, как они это делают.
Леха послушно налил себе водки, подумав при этом, что дамочка наверняка не замужем. Только незамужняя женщина может заявить, что ей нравится смотреть, как мужики пьют водку. Да где! У нас, в России, где от водки бед едва ли многим меньше, чем от войны...
– Мысленно с вами, – сказала она, когда Дубов неуверенно отсалютовал ей рюмкой. – Хотя раньше, помнится, мы были на "ты"...
Журналист едва не поперхнулся. "Да что за черт? – подумал он. – Издевается она надо мной, что ли?"
– Нет, Дубов, – с неожиданной фамильярностью, скрашенной, впрочем, все той же теплой, ослепительной улыбкой, сказала незнакомка, – ты все-таки редкая свинья. Ну не узнает! – с комическим возмущением воскликнула она, обращаясь к невидимой аудитории. – Ни в какую! Ну, вспоминай же! Ну!
– Ммм...
– Ну, Псков. Школа... – Она назвала номер школы, в которой учился Алексей. – Ну?..
– Эээ...
– Ну что ты блеешь? Не заставляй меня, пожалуйста, краснеть. Получается, будто я навязываюсь, а это, знаешь, не в моих правилах.
Вот этому поверить было очень даже легко. Да, такие женщины обычно никому не навязываются; отшивать прилипчивых ухажеров – это да, это их суровые будни...
– Эх, ты, – сказала она с грустью. – Мы учились в параллельных классах. Ты в "Б", а я в "А". Я была в тебя немножко влюблена...
– Правда? – неуместно оживился Дубов. Выпитая натощак водка уже давала о себе знать, и это запоздалое признание в любви вызвало в нем живейший отклик. – Елки-палки! – воскликнул он. – Это ж сколько времени даром пропало!
Шутка была дурацкая, но встретили ее с пониманием: женщина улыбнулась, хотя и немного грустновато.
– Да, – сказала она, – времени прошло много. Так много, что ты меня даже не узнал. И до сих пор не узнаешь.
– Да ладно! – отрицая очевидное, с горячностью воскликнул Дубов. – На память-то я, слава богу, не жалуюсь, она у меня профессиональная".
– Я читала все твои статьи, – сказала женщина, избавив его тем самым от необходимости выпутываться из собственного вранья и назвать наконец ее имя, которого он, естественно, до сих пор не вспомнил, – там, в Пскове.
– Польщен, – снова соврал Дубов и, чтобы скрыть неловкость, поспешно хватил еще одну рюмку водки. Говоря по совести, он бы предпочел, чтобы она его заметок никогда в глаза не видела. Ай-яй-яй, неловко-то как!.. А может, она все-таки дура? Недаром же говорят, что женская красота и ум несовместимы... А?
Красотка тем временем села боком к столу, облокотившись на него одной рукой, и положила ногу на ногу, выставив их наконец-то напоказ. Дубов немедленно залюбовался открывшимися его зачарованному взору чудесами живой природы, отлично понимая, что сидящая напротив него женщина совершенно трезва и, следовательно, знает, что делает, но решительно отказываясь принимать это обстоятельство в расчет. Ну да, она его дразнит, и что с того? Какая к черту разница?..
И потом, недаром же говорят, что старая любовь не ржавеет. Может быть, случайно наткнувшись на Дубова в этом занюханном кафе, она, взрослая, опытная, наверняка пользующаяся огромным успехом женщина, решила наконец-то осуществить давнюю детскую мечту? А почему бы, собственно, и нет? И хорошо, что столько времени прошло. Нет, ей-богу, хорошо! Тогда, в золотые денечки ранней юности, вся эта любовь кончилась бы пшиком – неумелые, слюнявые поцелуи, бесплодные и оттого мучительные обжимания по углам... А если бы даже дошло до дела, то, господи, что бы было? Унизительно долгая возня с застежкой лифчика, пыхтение, кряхтение, сопение, а в результате – запачканная липкой дрянью одежда, в самом лучшем случае – небольшое бурое пятно на простыне, куча хвастливой болтовни, очень много стыда и никакого, черт его подери, удовольствия.
Зато теперь!..
Дубов представил, как это может получиться теперь, и от накатившего возбуждения с ним едва-едва не случилась та самая липкая неприятность, о которой он только что подумал.
57 
