очень нудно 
66 
– Девочки тут ничего, – хмыкнул маленький Остроухов.
И его слова словно были услышаны метрдотелем, в сферу обязанностей которого входило предлагать живой товар. И он не замедлил это сделать, лишь перехватил взгляд Остроухова. Он тут же чинно и солидно подошел к столику, держа в руках меню в твердой кожаной папке. Он даже не стал разворачивать, а лишь коснулся им края стола.
– Господа, может, еще чего-нибудь желают? Может, господам скучно?
– Вы о чем? – спросил долговязый Третьяков.
– Ну, как же, как же… Вечер только начинается, можно не только есть и пить, развлечения бывают разные.
– Вы насчет женщин?
– Да, – чуть смутившись, произнес метрдотель и стыдливо моргнул.
– Мы с этим пока подождем. Кстати, ты захватил презервативы? – вслух осведомился Третьяков, обращаясь к Остроухову.
Лейтенант Остроухов улыбнулся и произнес:
– Я думаю, презервативы – это мелочь для такого солидного заведения, да и у женщин они обязательно должны быть при себе, как у больного мигренью таблетки от головной боли.
Метрдотель улыбнулся:
– Конечно, господа, девушки у нас проверенные, мы за этим следим. Если надумаете, то намекните.
– Сколько стоит удовольствие?
– В зависимости от того, чего вам захочется.
– А в среднем?
– Естественно, не так, как на Тверской, не по полтинничку.
– Это понятно, что не так, как на Тверской, – принялся разговаривать с метрдотелем капитан Третьяков.
Остроухов. под столом толкнул его ногой, мол, разговор может перекрыть запись.
– Мы подумаем. Средства нам позволяют. Мы люди обеспеченные.
Едва метрдотель ушел, как Остроухов хихикнул:
– Ты, обеспеченный, ресторанный счет тебе, может, и оплатят, вычеркнув из него водку, а вот баб Бахрушин тебе не оплатит и не простит. Так что, если хочешь, расплачивайся своими деньгами.
– Откуда у меня столько? Но могу же я помечтать?
– Ладно, помечтай, это не вредно. Только громко не бубни, а то фон создадим.
Ресторан уже был набит посетителями, только несколько столиков в самых лучших местах пустовало, ожидая гостей. Третьяков с Толстошеевым не без интереса рассматривали окружающую публику. Им в последнее время не доводилось бывать в подобных местах.
Публика удивляла, как женщины, так и мужчины, а сервировка столов удивляла не меньше. Те, кто пришел сюда провести вечер, знали толк в питье и в еде. Закуски были изысканными, питье тоже. Даже водка «Абсолют» смотрелась здесь обыденно, как пиво в привокзальной забегаловке.
Дел особых ни у Остроухова, ни у Третьякова не было. Сумка с микрофоном лежала на краю стола и нуждалась лишь в присмотре. Человек, стоявший возле машины на противоположной стороне улицы, сдержанно кивнул, мол, все идет отлично, можете не беспокоиться. Странное чувство испытывал Третьяков: вроде бы находишься в ресторане, ничего от тебя не требуется, сиди и отдыхай. Но ни водка, ни еда не всласть, даже женщин разглядывать неинтересно.
«Одно слово – при исполнении» – так определил для себя капитан Третьяков.
Остроухов же, в отличие от своего коллеги, умел переключаться. Его глаза весело поблескивали, он развлекался тем, что разглядывал публику, каждому из колоритных персонажей придумывая клички. Большинство мужчин, если не считать нескольких случайных, залетных, были бандитами или бизнесменами. Здесь сложилась ситуация, как на водопое: и волки, и ягнята мирно сосуществовали, никто не бросался перегрызать другому горло. Остроухов с интересом отмечал, как иногда от одного столика к другому официант переносит поднос с бутылкой, как мило улыбаются друг другу непримиримые враги.
«А что, – подумал он, – и Толстошеев, и мы преспокойно сидим в одном зале, пьем водку одной и той же марки, едим осетрину, отрезанную от одного куска, и мир не переворачивается кверху ногами. Но совсем другой разговор начнется тогда, когда Толстошеев окажется в камере сидящим на стуле, привинченном к полу, а я буду сидеть за столом и задавать ему неудобные вопросы. Но может оказаться и наоборот: меня подвесят за ноги в каком-нибудь подвале, а Толстошеев будет сидеть в кресле и задавать неудобные вопросы, на которые я не смогу ответить».
Остроухов заметно взгрустнул, закурил сигарету и принялся пускать дым мелкими колечками, стараясь всадить меньшие в большие. Третьяков же занимался тем, что макал язык в рюмку с водкой, пряча ее в кулаке, и наслаждался смородиновым вкусом спиртного.
66 
