120 
Он с не правдоподобной легкостью сгреб со стола безвольно обвисшее у него на руках тело Баклана, которого, оказывается, звали Михаилом, вместе с укрывавшей его простыней. Без видимых усилий вскинув пациента доктора Кизевича на плечо, он двинулся к выходу, но в дверях остановился и, обернувшись, посмотрел прямо на Ольгу Дмитриевну. Взгляд у него был темный, тяжелый, полный спокойного презрения, как будто он был высшим существом, брезгливо разглядывающим случайно раздавленную им смертельно ядовитую тварь. На Ольгу Дмитриевну никогда не смотрели таким взглядом, и она невольно вжалась всем телом в покрытую прозрачным лаком поверхность стены.
– Доктор Вострецова, если не ошибаюсь? – медленно, словно через силу, спросил незнакомец. Ольга Дмитриевна не нашла в себе сил ответить и молча кивнула, обессиленным жестом содрав с лица бесполезную хирургическую маску. – Надо же, – сказал незнакомец, разглядывая ее, как неприличную картинку на стене общественной уборной, – красивая… От мужиков небось отбоя нет. Ты вот что, доктор Вострецова… Была бы ты мужиком – свернул бы шею не задумываясь, одной рукой. И потом ни разу не пожалел бы, можешь мне поверить. Считай, что тебе повезло родиться женщиной. Поживешь еще немного, а там уж Бог тебе судья. Но, если не перестанешь с этими сволочами путаться, я тебя из-под земли достану и не посмотрю, что женщина. Половина чеченских снайперов – женщины, и наши с ними, насколько я знаю, не церемонятся. Ты не думай, что я тебя в милицию сдам. Нет. Я тебя сам убью, своими руками. Ясно?
Ольга Дмитриевна снова кивнула и зачем-то сняла с головы хирургическую шапочку.
– Красивая, – повторил незнакомец. – Как кобра… Я что, собственно, хотел… Там, в коридоре, на лестнице.., ну и наверху.., в общем, по всему дому… Как бы это сказать? Ну, раненые там. Ушибы, вывихи, переломы всякие.., в общем, сплошная травматология.
Ты ведь, кажется, на «скорой» работаешь? Вот и займись по-быстрому, как раз твой профиль. Да и во дворе тоже… А мы с Бакланом пойдем. Только не забывай, что я тебе сказал. Несколько дней я буду занят, а потом проверю.
Он повернулся и, не прощаясь, вышел из бильярдной.
Ольга Дмитриевна сделала странное движение, словно собираясь догнать его, остановить и, сбиваясь и захлебываясь, рассказать ему о себе все: о консерватории, о болезни, о детской мечте вылечить всех людей на земле от всех известных и неизвестных науке хворей, о студенческом театре, о двух мужьях-слизняках, о полунищем существовании, о бесконечных дежурствах, о мечущихся в белой горячке пациентах, о крови на асфальте, перемешанной с уличной грязью, дерьмом и блевотиной, о бесчисленных лифтах, в которых под ногами плещется неизвестно чья моча, и о многом другом, от чего она бежала в уютный, защищенный деньгами и влиянием цыганского барона мирок своей квартиры. Разумеется, она никуда не побежала и ничего не стала говорить, потому что знала, каким будет ответ. «Сука, но богатая», – опять вспомнила она свои собственные слова и тут же переиначила фразу: «Богатая, но.., сука. И богатой осталось быть, увы, недолго».
– Помогите мне, сестра, – устало сказала Ольга Дмитриевна безмолвному изваянию, которое, оказывается, уже не стояло столбом в ожидании распоряжений, а сидело на корточках перед своим шефом, осторожно вытирая марлевым тампоном обильно струившуюся из его расквашенного носа кровь. Доктор Кизевич был без сознания, но лицо его уже начало распухать и приобретать оттенок спелой сливы. Выглядело все так, словно доктора Кизевича лягнул бешеный жеребец. Ольга Дмитриевна с тупым изумлением заметила, что сестра беззвучно плачет.
«Влюблена, что ли? – устало и равнодушно подумала она. – Неужели влюблена? В эту сволочь? Бедняга…»
– Сестра, – уже резче окликнула она. – Оставьте его, вы ему ничем не поможете. У него сломан нос.
Вставьте тампоны в ноздри и идите за мной. Он без сознания, ему не больно. Там, в коридоре, другие больные, им нужна помощь. Или доктор Кизевич научил вас только калечить?
Резкий тон, как всегда, возымел свое действие. Сестра подобрала сопли, уложила своего дорогого доктора поудобнее и торопливо вышла из бильярдной вслед за Ольгой Дмитриевной.
Первый пациент обнаружился сразу за дверью. Он лежал на бетонном полу, скорчившись и обхватив руками голову.
Шея его была повернута под странным, совершенно несвойственным живым людям углом, лицо посинело.
Доктор Вострецова посмотрела на дверь, увидела треснувшую вдоль филенку со страшной округлой вмятиной посередине и зябко передернула плечами.
120 
