66 
Удодыч подошел поближе к грузину и вынул из кармана пистолет. Тот стоял боком к нему — не столько стоял, сколько висел на торчащем из запруды ломе, — и не замечал угрозы, целиком уйдя в неравное единоборство с мертвым, спрессованным под собственной тяжестью камнем. Бывший прапорщик аккуратно, как в тире, вытянул перед собой руку и навел пистолет в покрытый крупными дождевыми каплями висок. Прицеливаясь, он заметил, что ствол пистолета тоже стал рябым от мелких капелек влаги.
В это мгновение грузин обернулся и увидел наведенный на него пистолет.
— Ты что, генацвале? — удивленно спросил он, и по его тону чувствовалось, что он до сих пор не понимает сути происходящего. — Лопату бери, эту стенку ты из пистолета не прострелишь… Что за странные шутки, слушай? Тебя мама не учила, что в людей целиться нельзя?
От волнения и усталости его кавказский акцент усилился, и эта коротенькая речь прозвучала почти комично.
— Да какие уж тут шутки, кацо, — сказал Удодыч. Его заикание опять прошло, как по волшебству, и бывший прапорщик с горьким удовлетворением подумал, что старый конь борозды не портит. Вот таким и надлежит быть старому служаке: что бы он ни думал, какое бы у него ни было настроение, когда доходит до дела, бывалый вояка соберется и сделает все, как надо…
— Черт тебя сюда принес, братишка, — добавил он. — Чего тебе дома не сиделось?
Черные глаза кавказца разом потемнели, заледенели и нехорошо сузились — до него, наконец, дошло. Толстые черные усы с дрожавшими на них дождевыми каплями шевельнулись, губы искривились в презрительной гримасе.
— Шакал, — процедил он, выпрямляясь. Правой рукой он все еще держался за конец лома, а ладонью левой провел по лицу, собрав в горсть смешавшуюся с потом воду. — Давай, стреляй, — он длинно выругался по-грузински, — чего ждешь?
— А куда торопиться? — сказал Удодыч. — На тот свет не опаздывают. Хотя, наверное, ты прав. Долгие проводы — лишние слезы, так, что ли? Ну, не поминай лихом. Зря ты сюда пришел.
Грузин вдруг одним резким рывком высвободил из каменной щели лом и попытался наотмашь огреть им Удодыча, На какую-то долю секунды Удодыч даже растерялся: он видел, конечно, что имеет дело с серьезным противником, но все-таки не ожидал от него такой прыти. Тяжелый стальной лом с лязгом выскочил из каменных тисков и описал стремительную дугу в горизонтальной плоскости.
Однако это все-таки был не прутик, а лом, и взмах получился недостаточно быстрым. Удодыч успел опомниться и спустить курок прежде, чем смертоносное железо описало хотя бы половину широкой дуги, которая должна была закончиться на черепе бывшего прапорщика, чуть повыше левого виска. Грузин стоял на полметра выше Удодыча, и пуля ударила его в горло, снизу вверх. Мгновенно прошив мягкое небо, кусочек одетого в медную рубашку свинца прошел через мозжечок и на выходе разворотил половину затылка, Рука Гургенидзе разжалась, лом выпал из мертвых пальцев и с лязгом запрыгал по камням.
— Сучара, — сказал Удодыч, со второго раза загоняя пистолет в кобуру и застегивая клапан.
Это прозвучало устало, совсем не зло. В богатой практике Удодыча было не так уж много случаев, когда безоружный человек пытался защищаться, видя прямо у себя перед носом заряженный пистолет. Подобное поведение заслуживало уважения, и Удодыч после недолгих колебаний присел над трупом. Он закрыл мертвецу глаза, заметив при этом, что глазницы уже успели наполниться дождевой водой. После этого Удодыч поднял штормовку, которую Гургенидзе снял, чтобы не мешала работать, и накрыл ею лицо убитого.
Потом он словно очнулся, внезапно осознав всю нелепость собственного поведения. Все, что от него требовалось, это спрятать труп подальше от посторонних глаз, а он устроил над телом какую-то погребальную церемонию.
Он медленно встал и огляделся. Небо уже начало темнеть, дело шло к вечеру. Дождь все не прекращался, вода в запруде продолжала прибывать. Удодыч видел многочисленные струйки, которые просачивались сквозь каменное тело плотины. Дождь размывал алевшую на камнях кровь и глухо барабанил по мокрому брезенту куртки, которой был накрыт труп. Тело лежало у самой запруды. Удодыч прикинул, как лягут после взрыва камни, и решил, что не станет трогать покойника: рухнувшая плотина должна была похоронить его раз и навсегда.
Тут он сообразил, что плотина может рухнуть в любой момент и похоронить и его заодно с грузином, наспех проверил шедшие к зарядам провода и заторопился в свое укрытие. По дороге он отвел в безопасное место лошадь, на которой приехал грузин, резонно рассудив, что ехать верхом намного веселее и приятнее, чем плестись за тридевять земель на своих двоих.
66 
