очень нудно 
39 
Пальмы стояли в кургузых зеленых кадках. Это были чахлые пальмы, замученные электрическим светом, папиросным дымом и острыми запахами пищи. Их жидкие веера печально висели над столиками, и казалось, что пальмы то ли заплачут сейчас, то ли зайдутся сухим, раздирающим грудь кашлем, как смертельно больные люди.
Оришаури, поднатужившись, поднял одну из кадок, понес ее к выходу.
— Здоров, чудак! — покачал головой швейцар. — Мне бы такую силенку, я б в цирк пошел…
В дверях ресторана металась красиво одетая дама с маленькой лохматой собачкой на руках. Она смотрела то на часы, то на переминавшегося с ноги на ногу пожилого гражданина в костюме из белой шерстяной фланели.
— Костик, теплоход уйдет без нас! — твердила дама. Слышишь, первый гудок дали.
— Слышу…
— Почему ж ты тогда стоишь? Вызови такси!
— Такси в такую погоду не ходят. Видишь, что творится?
— Боже мой! — волновалась дама. Теплоход уйдет без нас! А там вещи. Ты слышишь, Костик?
— Слышу, — отвечал он. — Но что поделаешь — субтропики, стихия….
— Я хочу на теплоход! — говорила дама, прижимая собачку к груди. — Ну, как нам попасть на теплоход? Там же вещи…
— Я понесу. Садись!
Дама оглянулась — Оришаури стоял рядом, держа на весу кадку с пальмой. Стоял, не отрывая восхищенного взгляда от кудлатой собачонки.
— Садись! — повторил он и поставил кадку на пол.
— Слушайте, голубчик, как вас… — обрадовался пожилой гражданин и вынул из кармана кошелек. — Вы и вправду отнесете ее? Я заплачу. Десять рублей.
— Нет! — замотал головой Оришаури. — Пса отдай.
— Какого пса?
Оришаури ткнул пальцем в собачонку.
— Не надо десять рублей. Его отдавай и садись. Оба садись.
— Костик, он сумасшедший!
Оришаури не любил этого слова. Когда слышал его, то отворачивался и уходил. Вот и сейчас, повернувшись к даме спиной, он поднял кадку с пальмой и вынес ее на дождь.
— Светик! — всполошился пожилой гражданин. — Это было спасение, Светик! Отдадим ему Дизи, бог с ней, она же тебе надоела.
— Мою Дизи этому? Ни за что!
— А вещи, Светик? Теплоход вот-вот отойдет, второй гудок уже.
— И этот мужчина — мой муж!..
— Послушайте, голубчик, — пожилой гражданин схватил Оришаури за рукав тельняшки. — Мы согласны. Слышите? Мы отдадим вам Дизи. Песика, песика отдадим. Только отнесите, пожалуйста, мою жену на пристань, к теплоходу. И побыстрей, если можно.
— Можно, — сказал Оришаури. — Давай!
Он двумя руками взял собачонку. Осторожно, будто та была сделана из тонкого стекла.
Не обращая внимания на дождь, все высыпали на улицу. Даже швейцар, обшитый галунами, и толстый повар в высоком белом колпаке. Такое увидишь не каждый день — Оришаури, шагающего по колено в воде, с очень красивой дамой на руках.
— Молодец! — кричали ему люди. — Давай, давай, а то опоздаешь!
— Шашлык за мной, Оришаури! — грохотал басом повар, и Тошка, размахивая над головой мокрой панамой, кричал вместе со всеми:
— Молодец! Давай!..
Даже милиционер не утерпел, высунулся из своей стеклянной будки.
— Левей бери! — предупредил он. — А то в сток попадешь.
Казалось, что и дождь развеселился. Он хлестал все сильнее, с яростной силой барабаня по упругим веерам пальм, по хохочущим железным крышам, по окнам, по витринам, по смеющимся лицам людей.
— Держи-лови! — визжали от восторга мальчишки и пронзительно свистели. Собачья свита Оришаури поджимала хвосты и испуганно скалила зубы.
Промокший насквозь пожилой гражданин был явно смущен всеобщим вниманием. Он шел следом за Оришаури, держась обеими руками за его широкий матросский пояс.
Все кончилось благополучно — теплоход не ушел без своих пассажиров. Уже убирали трап, когда Оришаури показался в воротах порта. Капитан в клеенчатом плаще с мрачным видом стоял на мостике.
— Поднять на борт опоздавших! — рявкнул он в рупор.
Заскрипели блоки, и трап снова пополз вниз. Юнга в тельняшке лихо сбежал по нему, щелкая ступеньками.
— Прошу!.. — улыбнулся он.
Оришаури опустил свою ношу прямо на мокрый веревочный коврик трапа. Дождь кончался. Тучи уползали за синюю гряду гор. Они были еще полны дождя и поэтому ползли тяжело, цепляясь за пологие вершины, за серые кубики едва видных отсюда старых фортов. Всем своим видом они говорили, что уходят ненадолго, что лишь немного отдохнут и снова вернутся и выльют на город остатки накопленной ими воды.
39 
