очень нудно 
42 
— Через три дня будет. Проболтался ваш Скорпион.
— А откуда ты это знаешь, что он Скорпион?
— Просто похож на скорпиона и все, — Кло загадочно усмехнулась. — Остроносый, колючий какой-то и злюка вдобавок.
— Мы его тоже Скорпионом прозвали…
— Донесешь мне сумку до дома? А то знаешь какая тяжелая?
— Конечно, донесу!
Они пошли по улице, ведущей к порту.
— Рыба! Совсем живой рыба!..
— Раковины с морским шумом! Кому раковины с морским шумом? Шум бесплатно!..
— Перепелки! Перепелки! Перепелки!..
- Горит над мачтой Южный Крест,
- Под килем — океан.
- Кто не забыл своих невест,
- Кто не забыл своих невест,
- Те вновь вернутся к нам…
Кло и Тошка остановились. Шарманщик крутил медную ручку и пел надтреснутым голосом. На его плече, закрыв глаза, сидела маленькая облезлая мартышка. Ее розовые перепончатые веки подрагивали, тонкие губы были печально сжаты, Шарманщик вовсю крутил ручку, дергая плечом, и обезьяна, чтобы не упасть, хваталась сморщенной лапкой за его картуз.
— А я тоже выдумываю песни, — неожиданно сказал Тошка. — Тоже про моряков. Вернее, про одного моряка.
— Про какого?
«Рассказать бы ей все, — в который раз подумал Точка. — И про Штормштиля, и про Клотика, который так похож на нее, и про бутылки, и про ботфорты. И заодно уж про Бобоськину беду…»
Ужасно Тошке захотелось рассказать все, но он пересилил себя.
— Да так, один моряк. Старинный еще. Он не любил злых и жадных людей. И плавал на клипере…
— Слушай, девочка!
Кло оглянулась.
Толстощекий дядя в фуражке из мочалы таинственно поманил ее пальцем, Он держал палец у самого своего носа. Тошка знал толстощекого. Это был известный на Турецком базаре «шептун».
— Заграничный шелковый ленты есть. Для косов. Недорого, — зашептал он на ухо Кло. — Очень красивый. Нада?
Та молча отошла. Потом, повернувшись, поманила «шептуна» пальцем. Кло тоже держала палец у самого носа, совсем как толстощекий. Став на цыпочки, шепнула в его волосатое ухо:
— Не нада!
— Тьфу!..
Смеялся шарманщик, тряся плечами, мартышка, проснувшись, скалила острые зубы и стрекотала высоким сорочьим голосом. Смеялся Тошка, смеялся, широко раскрывая щербатый рот, старый рыбак дядя Неофит. Турецкий базар умел не только кричать, спорить и спекулировать, он умел еще и смеяться.
— Эй, Оришаури, как зовут твою новую собаку?
— Костик!
— Хах-ха-ха!..
Шарманщик снова взялся за медную ручку своего облупленного ящика. Мартышка, закрыв глаза, положила седую голову на его мятый парусиновый картуз…
Тошка задумчиво шел по волнорезу. Ветер гнал крутые зеленые валы. Море было пустынно. Железный столб мигалки уходил в небо. Тошка прислонился к нему спиной, почувствовал, как пробежал меж лопаток колкий холодок.
Волны пытались перемахнуть через бетонную преграду, прыгали вверх, подталкивая друг друга. Они падали навзничь, и шуршащие пенистые языки пытались лизнуть кончики Тошкиных сандалет.
Тошка стоял и думал. О том, насколько все же настоящая жизнь сложнее той красивой и простой жизни, которой жили герои его любимых книг. Что бы с ними ни приключилось, все обязательно приходило к благополучному концу. Самые невероятные беды и лишения оборачивались победой. Туго приходилось только злодеям. Они неизбежно погибали на последних страницах или каялись, утопая в слезах и бесстыдно рассчитывая на великодушие победителей.
А в настоящей жизни все было удручающе сложно. Оказывается, он, Тошка, просто ни к чему не приспособленный человек! Он все время фантазирует и надеется на чью-то помощь. И вдобавок ко всему, трусоват. Особенно если рядом нет Кло, трусить в присутствии которой значило бы навеки потерять ее дружбу.
«Нет, надо становиться другим! — думал Тошка. — Хватит! Я ничего не могу сам. Не могу даже Бобоську найти. Нельзя всю жизнь рассчитывать на Штормштиля, которого я сам же выдумал, лежа на этом вот волнорезе. И если кто-то дарит мне от его имени ботфорты, то это еще не значит, что Штормштили живут на земле…»
И тут ему вдруг очень захотелось вновь увидеть своего отважного друга, услышать его хрипловатый голос, просоленный свирепыми ветрами сороковых широт. Ну, хотя бы в последний раз, ненадолго, чтобы попрощаться.
Тошка готов был ради этого бесстрашно пройти до конца волнореза, до того места, где волны взмывают вверх изорванными веерами и тут же складываются, опадают, с гулом проваливаясь в шипящую бездну.
42 
