161 
— Ну?..
Но Конрад не спешил. Он налил в бокалы шампанское, ее любимый напиток, и они выпили — раз и другой.
— За новую встречу? — спросила Элеонора, с последним глотком откидываясь на спину. По груди, животу и ногам побежало расслабляющее тепло. Женщина не прикрылась простыней, и Конрад смотрел на ее красивое тело — без жадности и возбужденного нетерпения.
— Помню, это я научила тебя всяким хитростям, нежности и умению любить женщину.
Он засмеялся.
— Нет, Элеонора, не ты. Это приходит само собой или не приходит — в зависимости от человека. Научить такому нельзя.
В ответ она вкрадчиво обвила руками шею Конрада и припала губами к его губам.
Но, к ее удивлению, все произошло не так, как можно было ожидать: Конрад напрямую, без всяких околичностей устремился к цели. То, что он делал, походило не на ласку горячего, легкого, чистого ветра, а на все сметающий черный ураган.
Элеонора долго лежала, не двигаясь, рядом с ним. Потом, встав с постели, сказала:
— Ты изменился.
Накинула пеньюар из ниспадающих до пола кружев цвета слоновой кости, подошла к комоду, на котором стояла бутылка коньяка, и, наполнив рюмку, залпом выпила.
— Изменился? В чем?
Она усмехнулась.
— Где тот романтичный мальчик, где его тонкая душа, юная пылкость и робкая нежность? Теперь этого нет.
— Есть, — возразил Конрад, — только отныне далеко не для каждой. Слишком большая роскошь — дарить такое всем. — Он помолчал. — Рад, что ты говоришь об этом без сожаления, с легким сердцем. С тобой мне не придется притворяться.
Она улыбнулась, а Конрад продолжил:
— Тогда, семь лет назад, я мог по-настоящему любить, но был беден, и ты отвергла меня. Теперь все наоборот. Разве тебе недостаточно оболочки, под которой спрятана эта неведомая тебе душа, и того, что лежит в моем бумажнике?
Женщина пожала плечами.
— Вполне. Мне нравятся такие мужчины: сильные, страстные, опытные… И безжалостные. Те, что твердо знают, чего хотят.
Конрад, видя, что Элеонора все же разочарована, усмехнулся.
— Странно… Люди редко любят себе подобных.
— Неужели я такая?
— Такая. Возвращайся сюда и подай мне рюмку.
— И себя?
— И себя.
Через час Конрад собрался уходить. Элеонора не стала его провожать — лежала в постели и с непривычно задумчивым видом глядела в украшенный росписью потолок.
— Ты придешь еще?
— Наверное. Или позову тебя к себе. Скоро закончится строительство моего дома в южной части Сиднея.
— О! Чем же ты занимаешься?
— Работаю.
— Жениться не собираешься?
Он усмехнулся.
— На тебе?
Элеонора засмеялась, поняв шутку.
— Нет, вообще.
— Не собираюсь.
— Но я чувствую — у тебя за эти годы было немало женщин.
— Таких как ты, — достаточно, — спокойно ответил Конрад. Потом сказал: — Могу я пригласить тебя поужинать где-нибудь?
— Разумеется. Когда?
— Хотя бы послезавтра, в восемь часов.
— Хорошо, договорились. Заедешь за мной?
— Да. До встречи, Элеонора.
Когда он уже был на пороге, женщина сказала:
— Все же я первая ввела тебя в мир любви, не забывай, мой милый мальчик!
И Конрад ответил, так, что даже Элеонора почувствовала скрытую в нем ожесточенность против мира и живущих в нем людей:
— Не обольщайся, драгоценная, это сделала не ты!
Конрад повез Элеонору в недавно открывшийся ресторан, расположенный в живописном местечке на берегу океана. Это было двухэтажное здание с белым потолком в форме полусферы, который поддерживался рядом колонн из узорчатого мрамора, с выложенным полированными плитами полом и позолоченными светильниками. От пола до потолка высились огромные окна, в прозрачных стеклах отражались с внешней стороны — огни набережной, с внутренней— освещение ресторана, потому панорама города казалась сплошной иллюминацией. В залах свет растекался по сторонам, мягко ложился на стены, и в углах, заставленных множеством ящиков с вьющимися растениями, становился загадочно-приглушенным.
Конрад и Элеонора сели за ореховый столик. Женщина поправила боа, прикрывавшее обнаженные плечи, качнула алмазными серьгами и заученно улыбнулась. На ее тонких белых пальчиках сверкали кольца.
Конрад обвел глазами зал. Состоятельная публика: нарядные женщины, джентльмены в строгих фраках. Семь лет назад он, влезая в непомерные долги, возил Элеонору в такие заведения, смотрел на нее со страстной мукой пылкого юного сердца и думал: вот было бы счастье — иметь много денег, часто бывать здесь, исполнять желания этой женщины! Теперь у него были деньги, он мог ужинать в дорогих ресторанах и эта женщина принадлежала ему, но… Только холод и пустота жили в его душе!
161 
