106 
Аристид Карпович подсказал сбоку:
– Начинайте! Быка за рога – и дело с концом. А я покачу бочки…
Мышецкий поднялся на груду шпал:
– Произошло обидное недоразумение, – сказал он, резко сдернув пенсне, словно опуская забрало. – Губернское управление, учитывая требования дороги, сочло своим непременным долгом…
Сущев-Ракуса взбежал на шпалы, почти грубо оттолкнул вице-губернатора в сторону.
– Что вы, князь? – сказал он ему. – Разве же так надо разговаривать? Уступите уж мне…
Полковник выгнулся над шпалами, словно его переломили пополам, и вдруг злобно рявкнул в это скопище халатов, тюрбанов и тюбетеек:
– Сволочи! Вешать буду…
Мышецкий вздрогнул – что он, с ума сошел? Толпа глухо зароптала. Острые мотыги, отточенные в земле до слепящего блеска, сверкнули над людьми клинками.
– А ты давай не галди! – продолжал полковник. – Я точно сказал: вешать буду всех духанщиков, как собак. Пусть только попробуют обидеть вас – честных бедняков, которые в поте лица своего… И вот, пока я не кончил говорить с вами, ребята, духанщика Мамукова буду сечь за все плохое, что он сделал дня вас…
Оказывается, у жандарма все было наготове. Взмахнул он рукою:
– Начи-най!
Блеснул под насыпью зад духанщика, свистнули два ремня, и дико вскрикнул человек под первым ударом.
– Но мать в вашу… – погрозил Сущев-Ракуса толпе, – вы русского царя не обижайте! Он уже скорбит сердцем, когда я рассказал ему по проволоке, что вы бросили насыпь… Царь, он – добрый султан и желает добра всем – и русскому, и калмыку, и киргизу. И тебе, ходя-ходя!
Истошно орал под насыпью духанщик, простеганный до самых печенок, и Аристид Карпович с хохотом показал на него с высоты штабеля:
– Эва, как его разбирает… Будет помнить, обормот окаянный! Это не я, сам мудрый аллах наказывает его… А ну вот ты, – позвал Сущев-Ракуса русского деда с лопатой. – Чего ты едало там свое разеваешь? Иди-ка сюда, кривая харя!
Вышел дед с одним глазом (да и тот с бельмом), тряхнул колтуном волос.
– Ну и кривой, – согласился дед. – Так и што ж с того, ежели крив? Выходит, и жрать не надобно?
– Иди сюда!
Воткнул дед лопату в землю, шагнул на шпалы – бесстрашно встал рядом с жандармом.
– За слова – спасибочко тебе, служивый. А деньга? – спросил он. – С середы самой-тко не жрамши сидим… Эва, гляди-ка!
Мужик задрал рубаху, обнажая впалый живот с подтянутым пупком, показал его жандарму. Потом развернул живот на толпу.
– Рази же это закон такой есть? – спросил он зычно. – Чтобы человеку усохнуть дали…
Сущев-Ракуса мигнул, и перед ним легли мешки с деньгами.
– Сколько тебе… Цицерон лыковый?
Дед затолкнул под штаны рубаху. Прикинул:
– Да с остатней недели, почитай, осьмнадцать копеек. Отдай и не греши!
Полковник протянул ему двугривенный, развернул мужика спиной и коленом треснул его под зад. Только сверкнули босые пятки, и дед покатился под насыпь, взбивая пыль.
– Подходи, ребята! – выкрикнул жандарм весело. – Всех оделим, подходи только…
Толпа радостно загоготала. А прямо вниз, навстречу голодным оборванцам катились, подпрыгивая, пузатые бочки с винищем. Из раскрытых дверей теплушки гребли под насыпь круглые, как колеса, чуреки. Полковник был в ударе – почти вдохновенный, он пересыпал свою речь скабрезными прибаутками, просаливал игривою матерщинкой.
Мышецкому тоже поднесли кружку с теплым вином.
– Пейте, – сказал жандарм. – Не обижайте их…
Сергей Яковлевич глотнул вина; толпа подхватила его на вытянутых руках, подбросила в небо:
– Уррра-а… Алла… Алла-а… У-ааа!..
Рядом с ним взлетел губернский жандарм. Болталась его длинная шашка. Мышецкий падал на крепкие рабочие руки, снова взмывал в высоту и видел то блестящие носки своих ботинок, то далекое марево степей, куда убегала жидкая насыпь.
Когда «усмирение» было закончено, Сущев-Ракуса смахнул со лба пот и дружески улыбнулся:
– Вот так-то, мой милый князь! А то придумали: войска, ревизии, плетки… Выдрать всегда можно, да надо знать – кого драть в первую очередь.
Они покатили обратно. Аристид Карпович снял пропотелый мундир, отцепил шашку.
– Надоела, проклятая, – сказал он.
Мышецкий тоже скинул сюртук, почесал волосатую грудь. Отдыхали после нервного напряжения. Полковник ногою выдвинул из-под полки ящик с пивом, выбил пробку. Достал откуда-то один чурек, сдунул с него пыль:
– А я вот… разжился по бедности.
106 
