108 
– Верю, Симон Гераклович!
– Ну и спасибо вам, уважили старика…
В этот момент Мышецкий даже зауважал Влахопулова.
Он вернулся домой, и Алиса встретила его в дверях – жалкая и потерянная от страха.
– Serge, Serge! – взывала она к мужу. – Ты посмотри, что мы получили по почте…
Сергей Яковлевич только глянул на череп и кости, скрещенные внизу бумаги, и отстранил ее от себя.
– Не надо, Алиса, – сказал он, – я уже знаю… Только приговор подписывает Влахопулов, а я пока что лишь «вице»!
Самое смешное, что подобную же угрозу получила и Додо. Она появилась в доме брата, аккуратно расправила перед ним смятый листок бумаги.
– А ты – в кусты? – спросила она. – Ну как же, я понимаю. Ты и не можешь иначе: у тебя жена, сын, казенные дрова… Дай мне! – вдруг выкрикнула Додо. – Дай мне этого негодяя, и я задушу его вот этими руками! Вы все – ничтожества, жалкие людишки, позор России… Боже, куда делся век рыцарства? Век Орловых, Потемкиных и Аракчеевых?
Сергей Яковлевич спокойно досмотрел ее истерику до конца и так же спокойно заметил:
– Додо, а ведь ты пьянствуешь! Бедная, бедная… Сначала конфеты с ромом в Смольном институте, потом ром с конфетами во фрейлинской, а теперь – ром без конфет!
– Молчи, брат… Я совсем одна!
– В одиночку или же с Атрыганьевым, но ты – пьешь…
– Ну что ж, – согласилась Додо. – Но мы не только пьянствуем. Борис Николаевич – единственный человек, который понимает, чту нужно сейчас для России, и я стала понимать тоже…
Мышецкий спросил ее с иронией:
– Что же ты поняла, Додо?
Евдокия Яковлевна потрясла подкинутой ей бумажкой:
– О-о, я не стала бы раздумывать над этим… Угроза – на угрозу, террор – на террор. Они – бомбу, мы – десять бомб!
– Это разврат крови, – сказал Мышецкий.
– Россия покачнулась бы от взрывов, но она бы – выстояла. Это великая страна, самая великая из всех, и она сумеет подняться даже из праха!
Сергей Яковлевич ничего не ответил на это, но испытал чувство опасности, которая надвигается откуда-то из темноты, тихая и липкая, – так выходят на блуд, так выходят на преступление.
– Оставим это, Додо, – примирительно сказал Мышецкий. – Я не хочу с тобою ссориться…
Так он только сказал, но поступил иначе: на следующий же день вызвал к себе Чиколини.
– Установите негласное наблюдение за господином Атрыганьевым, – наказал князь полицмейстеру.
Бруно Иванович всплеснул руками:
– Как можно? Предводитель дворянства всей губернии… Такие связи! Камергер двора его императорского величества…
– Чиколини, – тихо досказал Мышецкий, – я вам плачу за это деньги. Влахопулов не сегодня, так завтра уберется отсюда. А кто-то будет его заменять… Вот и подумайте об этом на досуге!
Чиколини покорился. Расчет был таков: в сферу наблюдения за Атрыганьевым, несомненно, попадет и сама Додо, вся мерзостная банда «истинно русских людей», а сейчас – это самое главное!..
Первые дни наблюдения ничего не дали. В доме предводителя шло тихое патриотичное пьянство, в котором принимали участие местные крезы и крезики (владельцы кожемячных и красильных мастерских).
– Сестрица моя тоже пирует?
– Да, ваше сиятельство, и ей – внимают!
Совсем неожиданно в этот список попал и Ениколопов.
– А ему-то что нужно в этой своре? – удивился Мышецкий.
– У предводителя хороший погреб, – ответил Чиколини…
– Это уж совсем глупо!
В один из дней Чиколини собрался с духом и выложил:
– Не имейте на меня сердца, князь! Вчера ваша сестрица, ея сиятельство Евдокия Яковлевна, изволила провести ночь в доме Вадима Аркадьевича…
Мышецкий треснул кулаком по столу, было стыдно поднять глаза на полицмейстера.
– Вот что, – решил он, – снимите пока наблюдение с этой компании, Бруно Иванович.
В этот момент он просто испугался, что похотливое неистовство Додо станет известно в городе. «Черт с ними, – подумал Мышецкий, – пусть варятся в грязи, как им угодно…»
Приехал и Петя, которого Сергей Яковлевич встретил на вокзале. Петя осунулся, постарел, поплакался, как всегда в жилетку.
– Петя, – сказал Сергей Яковлевич, – слезами горю не поможешь. Додо рвет и мечет: ей надобен от вас развод.
– Развода… не дам, – ожесточился шурин.
– Но, поймите меня правильно, дорогой Петя, вы будете смешны в своем упорстве. Может, и лучше освободить себя и Додо от сплетен?
– Какие вы жестокие люди, – укоризненно ответил Попов. – Человеку дается в жизни всего одна любовь, одна женщина… Как же я отпихну от себя эту любовь? Нет, лучше я прощу ей все, и… Нет, только не развод!
108 
