Особенно,... 
46 
Вице-губернатор пригляделся через пенсне к мелким буковкам, пристегнутым сверху над цифровым кодом:
Секретно По линии
Ожидается появление из Москвы социалиста Виктора Штромберга. Приметы: высок, белокур, сипловат, усов и бороды не имеет. Демагогии вышепоименованного препятствий не чинить. Сообщение о его прибытии провести по каналам губернии.
– Что сие означает? – удивился Мышецкий.
– Отсюда не видать. Виктор Штромберг… не знаю такого! Ну, что же. Пусть поболтает. К демагогии нам не привыкать!
Огурцов доложил, что некий господин Кобзев желает видеть вице-губернатора.
– Пусть подождет. Я сейчас занят.
Сущев-Ракуса прищемил Огурцова в дверях своим взглядом.
– Нет уж, – сказал жандарм, якобы уступая. – Пусть господин Кобзев входит. А я повременю, Сергей Яковлевич.
– Ну хорошо, – согласился Мышецкий. – Просите…
Аристид Карпович повернулся к стене, разглядывая карту, а Кобзев минут пять толковал Мышецкому свои мысли о разгрузке губернии от нашествия переселенцев.
– Советую, – говорил Иван Степанович, – посетить вам Свищево поле за городом. Это печальное место. Могилы следует убрать, благо их никто не посещает. Холерный барак раздвинуть пошире. Хорошо бы сложить печи, а в них – котлы…
Сергей Яковлевич слушал его на этот раз рассеянно, часто кивая с торопливой благодарностью:
– Спасибо, спасибо. Я разберусь… Да, да, конечно!
Кобзев направился к дверям, но Сущев-Ракуса остановил его неожиданным возгласом:
– Господин… Криштофович?
Кобзев остановился:
– Вам нельзя отказать в хорошей памяти, Аристид Карпович.
Жандарм очень спокойно вставил папиросу в тоненькую камышинку самодельного мундштука.
– Рад, – сказал он и смоченным на языке пальцем подклеил порванную папиросу. – Рад встретиться… А вы стали, видит бог, заправским статистиком?
– Да. А вы с тех пор, как я видел вас на Каре, уже стали полковником?
– Плодам созревать к осени.
– Иногда – и гнить, господин полковник!
Мышецкий заметил, что пальцы рук у него мелко трясутся, и он стистул их в непрошибаемые кулаки. Решил молчать – не вмешиваться.
– Кстати, господин полковник, – продолжил Иван Степанович, – хочу напомнить, что я прибыл сюда как… Кобзев!
Сущев-Ракуса весело рассмеялся:
– О, это вас не должно тревожить! Вы еще только подъезжали к Уренску, а я уже отметил ваше прибытие под той фамилией, под которой вам и следовало бы быть… Идите, господин Кобзев, или Криштофович, и прошу вас не делать глупостей, ибо (вы сами понимаете) вы находитесь у нас под строгим надзором.
– Я уже немолод, чтобы делать глупости, – ответил ему Кобзев.
Когда же двери за ним закрылись, Мышецкий сказал:
– Выходит, Аристид Карпович, я в какой-то степени виноват перед вами в том, что в губернии появился этот человек?
– Нет, князь. Криштофович теперь увлечен марксизмом, а этих мудрецов я пока не боюсь. Гораздо страшнее эсеры или анархисты. Вот тут я не всегда разбираюсь, где кончается революционер и где начинается преступник!
– Вы знаете Ениколопова? – спросил Мышецкий.
– Вадима Аркадьевича? – улыбнулся Сущев-Ракуса. – Конечно, мы частенько обедаем с ним в «Аквариуме»… Что ж, эсерище неглупый! Но я привык видеть революционеров более чистоплотными морально, нежели этот живодер из дворян.
«Значит, Борисяк где-то прав», – сообразил Мышецкий.
Аристид Карпович снова вспомнил о шифровке, похлопал себя по карману:
– Виктор Штромберг… Ну, ладно, ладно! «Демагогии не препятствовать». А мы – и не будем. Видать, горячий мужчина, так мы его на депо сосватаем – больно уж там все учеными стали!..
В этот день Мышецкому не терпелось вернуться домой. Вернулся – и сразу же кинулся на завалы книг, отыскал книжицу охранного отделения. Лихорадочно отыскивал: Криштофович… Криштофович – так, очевидно, зовется Кобзев в действительности.
Нашел, и узнал, что Иван Криштофович – из дворян Полтавской губернии. Проходил под кличками «Рубец», «Диоген» и «Дядя Ваня». В начале своей деятельности – бунтарь-одиночка, при арестовании неоднократно применял оружие. Последние годы от народничества отошел, увлекся учением Маркса; по всем приметам, очевидно, желает легализировать проповедь этого учения, но от легальных марксистов отстранен. Состоит под негласным надзором. Оторванный от общества – не опасен…
– Не опасен! – повторил Мышецкий и успокоился.
4
В субботу от Гостиного ряда, докрасна распаренная после бани, прошла компания в сибирках и чуйках, в лихо заломленных картузах, шлепая вразброд по лужам.
46 
