Особенно,... 
47 
Возле окон губернского присутствия – спьяна или умышленно – компания вдруг задержалась, и гармоника визгливо пропела:
- Мы ребята – ежики,
- в голенищах ножики,
- по две гирьки на весу
- да наганчик в поясу.
Кривоногий мужичонко, поддергивая штаны, выскочил вперед и прошелся вприсядку, загребая грязь бурыми сапогами:
- Погодите-ко, ребяты,
- попаду я в типутаты,
- типутатам-то почет,
- с ними Плеве водку пьет…
Сергей Яковлевич терпеливо выстоял на балконе присутствия, пока компания не рассосалась по ближним трактирам.
– Что это за банда? – спросил он Огурцова. – Наверное, молодцы с Обираловки?
– Что вы, – шепотком подсказал Огурцов. – Это же из Уренского союза истинно русских людей.
– Хм… Кто же там верховодит?
– Господин Атрыганьев.
Мышецкий в задумчивости поправил манжеты:
– Предводитель дворянства… Так, так! Теперь я понимаю, отчего он не спешит ко мне с визитом.
Далее не сказал, а додумал про себя: «Слишком уверен в своей силе. А что я могу противопоставить ему, если подобные легионы поощрены оттуда – из „Монплезира“?»
Он поднял глаза на Огурцова – полдень еще не наступил, а старик уже явно хватил «полсобаки». Странный был человек этот Огурцов: к вечеру бросало его от стенки к стенке, но от него даже не пахло. Вот и сейчас – стоит, мигает, ждет. Прикажи – исполнит. Не заснет и не свалится.
– Где вы пьете? – спросил Мышецкий с печальным удивлением. – Черт вас знает, будто на себе таскаете… Даже из присутствия не отлучаетесь. Чудеса, да и только!
Прибыл Чиколини, и вдвоем они посетили мрачное Свищево поле, лежащее верстах в трех от города, недалеко от пристаней и товароразгрузочной станции. Здесь обычно переселенцы месяцами выжидали дальнейшей отправки.
Сергей Яковлевич распорядился подновить скособоченный барак, вырыть колодец, сложить печи для варки пищи. В овражистых лощинах, пересекавших Свищево поле, еще лежал пожухлый снег. Где-то вдалеке синела полоска леса, да торчали из песчаных бугров кресты безымянных могил.
– До чего же грустно, – вздохнул Мышецкий, снимая шляпу. – Я прошу вас, Чиколини, не говорите пока никому в городе, что мы здесь были… Я сведу вас с неглупым человеком, господином Кобзевым. Вот он, да еще инспектор Борисяк, – они помогут вам принять первые партии переселенцев. А на своих и на комитетских чиновников я не рассчитываю!
Когда возвращались в город, Сергей Яковлевич расчетливо полюбопытствовал:
– Бруно Иванович, много ли в Уренске евреев?
– В самом-то городе не очень, – ответил полицмейстер. – Но в губернии немало земледельческих колоний, основанных еще Николаем I.
– С какой же целью?
– Чтобы проверить, способны ли евреи к землепашеству.
– Ну и как?
– Грязно живут, ваше сиятельство, но таровато.
«Поеду к Аннинскому – навещу эти колонии», – заранее решил Мышецкий…
Вдали уже показались беленые стены «Менового двора», вокруг которого дымились навозные кучи. Еще дальше торчали трубы мастерских депо, и Чиколини вдруг показал свой кулачок:
– Вот такие сидят там… крепкие! Как орехи…
– Кто? – не понял Сергей Яковлевич.
– Да деповские эсдеки, ваше сиятельство. Аристид Карпович-то уже сколько клыков себе поломал, а ничего поделать не может. Последние волосенки в депо оставил – одни усы теперь у него!
– Что же так, Бруно Иванович?
– Да тяжело ему, бедному… Большевики там, в депо-то!
Сергей Яковлевич заговорил совсем о другом:
– А вы, Бруно Иванович, плохо следите за порядком в городе… Прямо скажу – плохо!
– Вы опять про Обираловку? – забеспокоился Чиколини.
– Да нет… Что у нас за бандиты гуляют среди бела дня по улицам? Поют у меня под окнами частушки… Обещают попасть в какие-то там депутаты к самому Вячеславу Константиновичу!
Чиколини обиделся:
– Я в политику не мешаюсь. Пусть Аристид Карпыч разбирается, это его забота. Мое дело – ворюги, пьяницы, проститутки! А тут и без меня начальства хватает; Атрыганьев – камергер, Мелхисидек – архиепископ… Не пойму я их!
Сергей Яковлевич вспомнил кривоногого мужичонку, поддергивающего штаны, и невольно засмеялся:
– Странные Лассали появились на Руси!..
Коляска высоко подскочила на ухабе – у князя щелкнули зубы. Он стал жаловаться, что ни в ком не может найти поддержки; убогость мысли, низость характеров, круговая порука в преступлениях – вот спицы колеса, в котором он вынужден кружиться как белка.
47 
