40 
— Я не позволяю себе влюбляться.
— Разве в этом человек властен над собой?
— Не знаю. А тебе не кажется, что любви просто не существует, что все это придумано людьми? Есть законы природы, согласно которым каждый человек рано или поздно находит себе пару, потом заботится о потомстве. Простолюдину нужна хозяйка и работница в доме, в патрицианских кругах браки чаще заключают, исходя из политических соображений. Ты читала о любви в книгах, но встречала ли ты ее в жизни?
— Кто внушил тебе такие взгляды, Децим? — изумилась Ливия. — Ведь ты старше меня всего на два года!
— Никто не внушал. Я сам это знаю. И потом так проще жить.
— Ты уверен?
— Конечно. Я никогда не увлекался ни поэзией, ни философией, потому что и то и другое разрушает привычные, разумные представления о мире. Посмотри на этого Гая Эмилия, он сомневается, мечется, не зная, что ему выбрать, какой дорогой пойти, хотя в его-то жизни все яснее ясного: тащи свою ношу, преумножай то, что создали предки. Ценить характер и волю куда полезнее, чем преклоняться перед образованностью и чувствами!
— Зачем ты это говоришь?
— Потому что хочу тебя предостеречь. — Он сделал паузу. — Послушай, Ливия, я имею в виду не бесполезность того, что ты задумала, а опасность.
— Для меня?
— В большей степени — для Гая Эмилия. Она вскинула настороженный взор:
— Почему?
— Потому что если он сам не исчезнет из твоей жизни, ему помогут это сделать.
— Отец?
— И Луций Ребилл.
— Это в их власти?
— Разумеется! Донос, преследование, суд, конфискация имущества, ссылка. В наше время обвинить человека легче легкого, особенно если у него есть что отнять!
Это прозвучало отголоском давних слов Гая, и Ливия невольно содрогнулась.
— Неужели они способны пойти на столь бесчестный поступок?!
— Вижу, ты не понимаешь. Этот поступок покажется им справедливым. Так что советую тебе опираться на здравый смысл.
Ливия стиснула пальцы.
— Зачем я нужна Луцию Ребиллу?
— Ты — залог его жизненного успеха, такое не уступают другому.
С этими словами он повернулся, чтобы уйти, а Ливия продолжала думать. Ее руки слегка дрожали от волнения, когда она писала послание на навощенных дощечках и скрепляла их веревочкой. Хотя отныне не только Ливия, но и ее рабыни не могли покинуть дом без специального разрешения хозяина, они с Тарсией нашли выход. Прогулявшись вдоль ограды сада, девушки приметили дерево, растущее близко от стены. Гречанка вскарабкалась на него, потом перелезла с ветки на сложенную из крупного камня ограду. Помедлив несколько секунд, она спрыгнула вниз и побежала по дороге.
…Когда через пару часов вернувшаяся тем же путем Тарсия вручила Ливий ответ Гая, та чуть не сошла с ума от радости. Однако в каком-то смысле ее ждало разочарование. Письмо содержало много слов любви и утешения, но — никаких конкретных предложений относительно того, что следует делать дальше, тогда как именно они в первую очередь и были важны для Ливий.
У нее оставалось последнее, самое рискованное, но возможно, самое действенное средство: рассказать обо всем Луцию Ребиллу.
Ей повезло: он явился в дом тогда, когда отец находился на Форуме, и Ливия приказала немедленно проводить посетителя в атрий.
Был ранний вечер; обычно в такое время Марк Ливий уже возвращался домой, но сегодня его задержали срочные дела. Неяркий солнечный свет струился между темными колоннами, похожими на древние деревья, падал сверху, теряясь в красно-черных узорах александрийского пола, исчезал под каменными сводами высокого потолка.
Обойдя бассейн в центре атрия, Ливия приблизилась к Луцию Ребиллу со словами приветствия. Она приняла его сдержанно, спокойно; к счастью, Ливия поняла, что совершенно не боится Луция. Он был чужим, незнакомым человеком, и хотя от него зависела ее судьба, она держалась даже с некоторым превосходством.
— Нам надо поговорить.
Он кивнул. Ливия заметила, что в холодных глазах Луция затаилось настороженное выражение, как у хищника, выслеживающего добычу.
Девушка не предложила сесть, и они стояли друг против друга, оба внутренне напряженные и отчасти растерянные оттого, что сами толком не знали, чего ждать от этой встречи.
— Я думаю, Луций, мы ни разу не говорили по-настоящему.
— Тогда, полагаю, мне предстоит узнать, что ты называешь настоящим разговором.
40 
