Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
88 
Эмма решила, что и ей пора удалиться. Пошла забрать заснувшую на плече Бруно дочь. Бруно бережно уложил ей на руки ребенка.
– Я буду ждать вас ночью в лесу.
В его голосе было столько страсти, что у Эммы сильно забилось сердце. Постаралась отшутиться.
– Не думаю, Бруно. На тебя многие будут охотиться. Тебе будет не до меня.
За стенами монастыря было относительно тихо. Зная, что ей не дождаться Муммы, Эмма уложила Герлок, а сама прилегла рядом. Но заснуть не могла. Было душно, долетавший в окна шум не давал успокоиться. Ворочалась с боку на бок. В голову лезли всякие неспокойные мысли.
В полночь в базилике аббатства раздалось стройное мужское пение. Эмма прислушивалась к его голосам. Интересно, скольких недосчитается сегодня на полуночной Седулий? Сколькие предпочтут принять суровую епитимью, лишь бы хоть раз в году отдаться старым верованиям языческой ночи? Она закрыла глаза. Представила, как парочки сплетаются на пашнях и грядках, ибо это, считалось, увеличивает плодородие земли. А за ними недоуменно наблюдает оставленный на ночь под открытым небом скот: ходило поверье, что в эту ночь живность вне стен более в безопасности, чем под крышей, куда из леса могут пробраться и напроказить лесные духи.
Эмма резко села, ей не спалось. Дышала тяжело, сердце стучало о ребра. «Это пройдет, – думала Эмма, прижимая руку к груди. – Такое бывало со мной и ранее. Это исчезнет, едва взойдет солнце, едва люди соберутся встречать восход Иоанновой ночи. Восход в это утро всегда удивительно прекрасен. Весь мир замирает в гармонии умиротворения. И так же утихомириваются сердца. Но успокоюсь ли я?»
Ах, уйти бы сейчас в лес, носиться по влажной от росы траве, окунуться в светлую от лунного сияния заводь. А потом ощутить, как тебя нетерпеливо обнимут чьи-то руки…
Она испугалась собственных мыслей. Скотство – так называл это настоятель Седулий. И вот она лежит рядом со своей дочерью, со своим маленьким ангелочком и страстно жаждет испытать это безрассудное безумие… это скотство…
– Господи Иисусе!
Она даже вздрогнула от собственных мыслей.
Герлок безмятежно спала, и Эмма решила выйти глотнуть свежего воздуха.
Служба уже закончилась. В монастыре было тихо. Из лесу долетал протяжный крик совы, а из-за ограды, со стороны, где в селении горели костры, слышались голоса тех, кто уже не так молод, чтобы совершать глупости или просто предпочитает ночные рассказы у догоравшего костра. Кто-то пел, звонко, протяжно.
Эмма вздохнула. Ночной воздух был удивительно чист и свеж. Горы рисовались угольно-черной стеной на фоне серебристо мерцающего отсветами луны неба. Ночь летнего солнцестояния, самая короткая ночь в году. Когда-то в такую же ночь ее едва не принесли в жертву древним богам. И спас ее Ролло…
От этого воспоминания ей стало совсем плохо. Она вдруг почувствовала себя едва ли не древней старухой, прожившей множество жизней и на старости лет оказавшейся всеми забытой, заброшенной.
«Я буду ждать вас ночью в лесу», – вспомнила она и вздрогнула.
В окошке скриптория она заметила свет. Прошла туда. Так она и знала – Седулий. Она видела его со спины – исхудавший, седой, словно усохший. Небось ушел весь в чтение очередной рукописи.
Он так увлекся, что заметил ее присутствие, лишь когда застилавший пол тростник затрещал совсем близко. Вздрогнул.
– Как ты напугала меня, дочь моя.
Он словно что-то хотел заслонить от нее. Но она все же заметила. Книга, огромная книга, какую он захлопнул. И великолепный переплет. Темный бархат весь мерцал в раме из золоченых узоров, сверкали крупные каменья инкрустации, а посредине с изумительным изяществом был вделан рубиновый плоский крест.
– Какая красота! Новая книга?
Седулий словно смутился.
– Евангелие от Матфея.
Раз уж она пришла, он и ей предложил полюбоваться новым приобретением. Застежки у книги были в форме оскаленных мифических чудовищ; листы – самый дорогостоящий пергамент – из кожи мертворожденных ягнят, текст выведен удивительно красиво, а заглавные буквы на каждой странице изукрашены яркими миниатюрами.
– Редкостная вещь. Подобное я видела только у некоего епископа Франкона. Но он был очень богат.
Седулий уловил язвительные нотки в ее голосе. Нахмурился.
– Сия книга приумножит славу вверенной мне обители.
– И привлечет немало алчных сердец к вашему уединенному монастырю, – заметила Эмма.
Седулий нахмурился, отложил книгу. Она так и сверкнула драгоценной оправой. Он уже понял, о чем сейчас заговорит Эмма. О стоимости этого сокровища.
88 
