42 
Меня обуревали смешанные чувства, но прежде всего я думал о том, что в августе Розмари и Роберт поженятся, и если я хочу помешать этому, надо спешить. Понимаете, я долго боролся с собой, устал от борьбы и вообразил, будто Розмари не слишком счастлива с Робертом. Цепляясь за соломинку, я надеялся, что она против желания согласилась на брак с человеком ненадежным и неуравновешенным. Представлял себе, что она извелась и заболела от тревоги за того, кто вытащил ее из реки, но не смог окружить заботой… Я вел себя, как и положено безумно влюбленному юнцу. Правда была слишком проста, чтобы осознать: новая героическая роль пришлась мне по вкусу, хотелось снова сыграть ее.
Однажды ночью, недели через две – кажется, в конце мая, – я пришел к дому Розмари. С тех пор я живу в аду. Разноцветный поток реальности течет мимо, а я стал тенью среди теней. Везде вижу чудовищ и знаю, что они настоящие, ведь Розмари сделала чудовище из меня самого, позволив узнать сокровенные тайны. Она смеялась надо мной, понимая, что я ничего не смогу сделать – никто мне не поверит. Ей нечего бояться.
В тот вечер я выпил для храбрости и отправился искать Розмари в ночной тьме. Кажется, мне хотелось застать ее одну. Моя фантазия так возвысила ее, что я поверил: стоит сказать слово, и она покинет Роберта, чтобы вернуться ко мне. Я отчаянно верил в это, и, пока шел к ее двери, меня бросало в жар, очки сползали, а сердце билось как птица, совсем не от подъема по крутой лестнице.
Меня ждал удар – Розмари дома не оказалось. Дверь была заперта, свет не горел. Я постучал – никто не ответил.
Разочарование сломило меня. Я без сил опустился на площадку перед дверью, понимая: если уйду сейчас, никогда не наберусь храбрости прийти снова. В глубине души я знал, что это безумие, что я предаю друга и выставляю себя на посмешище. Но я отказывался это признать и оставался на месте, скорчившись под дверью и закрыв глаза. Несмотря на неудобную позу, я задремал.
Как уже сказано, было темно. Я долго сидел в туманном оцепенении. То ли во сне, то ли наяву кто-то тихо прошел мимо, потом раздались призрачные голоса со стороны лестницы. Не знаю, много ли времени я там провел. Темнота угнетала, пахло пылью, мастикой и скипидаром. Возможно, я видел сон. Надеюсь, это был сон.
Мне приснилось, что я проснулся в кромешной тьме – даже фонари внизу погасли. Царил ночной холод. Я заерзал на деревянном полу, кутаясь в пальто, и обдумал ситуацию. То ли я расхотел искать Розмари, то ли испугался странного влечения, приведшего меня к ее двери, но пыл угас, и я решил вернуться домой.
Размяв онемевшие от холода ноги, я встал и почувствовал себя дураком. Я потерпел поражение на всех фронтах – как друг, как ученый, как любовник. С появлением Розмари разрушилось все, что было мне дорого, – а я сам? Тоже медленно разваливался на части, как старая кукла, пока не приполз помирать под дверь этой женщины, ей на потеху. На что я надеялся? Меня охватила ярость, и ее целью вдруг стала Розмари. Да, Розмари с ее прелестным личиком и ее странностями; Розмари, которой не было дома всю ночь; Розмари, ради которой я пришел сюда. Охваченный гневом, я развернулся и резко ударил в дверь плечом. Я далеко не силач – близорукий, слабогрудый; скорее всего, замок просто открыли, пока я спал. Так или иначе, дверь распахнулась, и я влетел в комнату, приземлившись в кресло у противоположной стены. Очки упали, и мне пришлось нашаривать их, прежде чем оглядеться.
Небольшую комнату едва освещала лампа, прикрытая зеленым шелковым платком. Мебели было немного – два кресла с вышитыми подушками, туалетный столик, заставленный склянками и коробочками с косметикой, кровать. На стенах висели картины, на полу лежал меховой коврик. В воздухе стоял странный запах – очень сладкий, вроде ладана, от него кружилась голова. Все это я вспомнил позже, а тогда я мало что заметил, кроме двух человек, сидевших у двери – один в кресле, другой на полу. Оба глядели на меня с любопытством, граничащим с невоспитанностью.
Сначала я испугался – должно быть, не та комната? В крайнем смущении я отступил.
– Извините, ошибся… Прошу прощения…
Однако не успел добраться до двери, все еще распахнутой настежь, и замер: меня поразила странная сцена, открывшаяся передо мной.
Юноша, лежавший на полу, был болен, причем тяжело: его лицо поражало бледностью даже в этом зеленоватом свете, так что глаза и рот казались темными провалами. Более того – похоже, он был ранен. Тонкая темная струйка крови из уголка его рта стекала по горлу под воротник рубашки. Я заметил, что он совсем юный – белокурый растрепанный подросток. Судя по безвольной позе, мальчик почти потерял сознание. Второй мужчина в тяжелом темном пальто был гораздо старше, лет за сорок, с длинными черными волосами. Его лицо с тонкими чертами казалось странно женственным. Он тоже был бледен, как чахоточный, и выглядел так, словно до предела истощил себя пороками. Однако, несмотря на возраст, этот человек излучал какую-то первобытную энергию юности, которая преображала его. Он покровительственно приобнял подростка и молча смотрел на меня.
42 
