Особенно,... 
42 
Кэл широко улыбнулся — и у Либби екнуло сердце.
— А потом я провожу тебя до дома… и все-таки поцелую на прощание!
Когда они вернулись в хижину, уже стемнело. Измученная Либби распахнула дверь и бросила сумочку на пол.
— Никакого скандала я не устраивал, — упрямо заявил Кэл.
— Не знаю, за что у вас там выгоняют из кинотеатров, но здесь, у нас, то, что ты натворил, как раз и называется «устроить скандал».
— Я просто выражал свое мнение о фильме. Неужели ты не слышала о таком понятии, как свобода слова?
— Хорнблауэр… — Либби распахнула шкафчик и достала бутылку бренди. — Билль о правах не позволяет тебе громко разговаривать во время сеанса и обзывать фильм напрасной тратой времени! Ты помешал остальным зрителям.
Пожав плечами, Кэл плюхнулся на диван и закинул ноги на журнальный стол.
— Перестань, Либби, кому нужна такая чушь? Пришельцы из далекой галактики завоевывают Землю! Мой двоюродный брат живет в другой галактике; у него лицо вовсе не покрыто присосками.
— Да, зря я повела тебя на научно-фантастический фильм! — Либби отпила глоток бренди. Решив, что сама виновата не меньше своего гостя, она налила рюмочку и ему. — Кино вымысел, Хорнблауэр! Фантастика!
— Чушь!
— Ну ладно. — Она протянула ему рюмку. — Но другие зрители специально заплатили за билет, чтобы посмотреть этот фильм!
— Ага, и слушать враки про то, что пришельцы якобы высасывают из человеческого тела всю воду? Да, а еще там один инопланетянин носился по всему Млечному Пути и пулял из бластера! Ты хоть представляешь, какое плотное движение в том секторе Вселенной?
— Нет, не представляю. — Либби выпила еще. — Знаешь что, в следующий раз сходим на вестерн. Главное, напомни, чтобы я не водила тебя на «Звездный путь».
— «Звездный путь» — это классика, — сказал Кэл.
Либби засмеялась.
— Классика так классика. Знаешь, мне кажется, я теряю хватку. Проторчала все утро в звездолете, днем ела пиццу, а вечером нас выгнали из кино. До сих пор в голове не укладывается!
— Уложится. — Он чокнулся с ней и обнял за плечи. Так уютно и спокойно сидеть при свете лампы, согреваться бренди и ощущать аромат женщины. Его женщины, правда только на миг. — Знаешь, ты нравишься мне гораздо больше, чем кино. Расскажи мне о Либерти Стоун.
— Рассказывать особенно нечего.
— И все-таки расскажи, а я увезу воспоминания с собой.
— Родилась я здесь, но это я тебе уже говорила.
— Да, в той самой кровати, где я спал.
— Да. — Либби отпила еще глоток. Ей стало жарко — может, из-за бренди, а может, из-за того, что она представила себе Кэла в той старой кровати. — Моя мама любила ткать. Одеяла, гобелены, коврики. Она продавала их, а отец выращивал овощи в огороде, и мы ими питались.
— Твои родители были бедные?
— Нет, они были дети шестидесятых. Представители контркультуры.
— Не понимаю.
— Мне трудно объяснить. Они хотели быть ближе к земле, ближе к самим себе. Так они протестовали против бездуховности, насилия и вообще тогдашнего общества. Так вот, мы жили здесь, мама продавала свои изделия в ближайшем городке или обменивала их на продукты. Однажды один закупщик произведений искусства отправился со своей семьей в турпоход по нашим краям. Он увидел ее гобелен. — Либби улыбнулась. — Как говорится, остальное уже история.
— Каролина Стоун! — вдруг воскликнул Кэл.
— Ну да.
Смеясь, он допил бренди и потянулся за бутылкой.
— Произведения твоей матери сейчас висят в музеях. — Он задумчиво потрогал угол пестрого покрывала, лежащего на диване. — Я видел его в Национальной художественной галерее в Вашингтоне. — Заметив ошеломленный взгляд Либби, он плеснул ей еще бренди.
— Все страньше и страньше… — Либби выпила еще, позволив бренди унести себя из реальности. — Ведь на самом деле нам нужно говорить о тебе, именно тебя мне нужно понять. Мне столько всего нужно у тебя узнать… — Не в силах усидеть на месте, она схватила рюмку и забегала по комнате. — Мне приходят в голову самые странные вопросы! Я помню, что ты говорил о Филадельфии и Париже. Ты знаешь, что это значит?
— Что?
— У нас все получилось! — Либби подняла рюмку, словно произнося тост, и осушила одним глотком. — Все сохранилось. Каким-то чудом мы, люди, все-таки выжили, хотя и стояли на грани полного уничтожения! В будущем есть Филадельфия. Хорнблауэр, вот самое большое чудо, какое только можно себе представить!
42 
