47 
Он покачал головой.
– Жалко, что Валдес так не сделал… был бы живой сейчас.
– Но разве здесь не трудно живется? – спросила Вилли. – Быть чужаком, с клеймом врага на лбу… Неужели не боитесь властей?
Лэситер в ответ усмехнулся и указал головой на столик поодаль, за которым сидело четверо.
– Вы поздоровались с нашими блюстителями порядка? Я так думаю, они за вами ходят с самого времени вашего прибытия в город.
– Оно и видно было, – сказал Гай.
– Мне почему-то кажется, что они здесь, чтобы меня охранять. Тот факт, что я жив и здоров, указывает лишь на то, что они вовсе не империя зла.
Он поднял бокал в честь четырех полисменов. Те глупо заулыбались.
– Ну хорошо, – сказал Гай, – вот ты сидишь здесь, отрезанный от мира, так зачем нужен ЦРУ?
– Нора мне кое-что сообщила.
– Медсестра?
Лэситер кивнул.
– После войны она осталась в Ханое. Работает по сей день в тамошней больнице. Так вот, с год назад пришел к ней какой-то американец. Спросил, как меня можно найти. Сказал, что у него срочное сообщение для меня от дяди. Но Нора шустрая девица, сообразила. Сказала им, что я уехал из страны, что живу в Таиланде. Молодец она.
– Почему молодец?
– Да потому что нет у меня дяди.
Наступила тишина. Гай тихо спросил:
– Ты думаешь, тот человек был от конторы?
– Не знаю, не знаю… а вдруг да. Вдруг он найдет меня? Не охота мне кончить как Луис Валдес – с дырой в голове.
По реке, в полумраке, словно призраки, сновали лодки. Работник кафе бесшумно обошел палубу и зажег вереницу бумажных фонарей.
– Я живу тише воды теперь, – сказал Лэситер, – чтоб никакого шуму. Не выделяюсь, видите, волосы другие.
Он слегка оскалился и подергал себя за жиденький коричневый хвостик.
– Этот цвет я добыл у одного местного травиниста – смесь каракатицы и еще бог знает чего. Воняет жутко, но зато я больше не блондин. – Он насупился: – Я так рассчитывал, что контора наконец забудет про меня, и поэтому, когда вы появились на моем крыльце, я… у меня просто сердце в пятки ушло.
Бармен поставил на проигрыватель пластинку, и зазвучала вьетнамская песня про любовь. Душещипательная мелодия стелилась вокруг, словно туман над рекой. Ветер колыхал бумажные фонарики и заставлял тени плясать по всей палубе. Лэситер глазел на пустые бутылки в количестве пяти штук, заказал шестую.
– Не сразу, далеко не сразу, но все-таки привыкаешь к жизни здесь, – сказал он. – К ритму местному, к людям, к тому, как они думают. Народ тут особо не хнычет и не терзается из-за невзгод. Просто принимают вещи как есть. Мне это нравится. Со временем я стал думать, что это единственное место, где я чувствую себя в своей тарелке и где безопасно. – Он взглянул на Вилли: – Может, и вам здесь безопаснее всего.
– Но я не вы, – сказала Вилли, – я не могу остаться здесь на всю жизнь.
– Я посажу ее на следующий же самолет до Бангкока, – сказал Гай.
– Бангкок? – Лэситер фыркнул. – Там проще всего с жизнью расстаться. А дома тоже не лучше – поглядите, что стало с Валдесом.
– Но почему? – спросила Вилли обескураженно. – Зачем им убивать Валдеса или меня? Ведь я ничего не знаю.
– Вы дочь Билла Мэйтленда, а это прямая связь.
– Связь с кем? С покойником?
Песня кончилась, послышалось шуршание иголки. Лэситер поставил бутылку на стол.
– Не знаю. Не знаю, почему вы так мешаете им. Знаю лишь, что что-то не так там было, на том самолете. И компания до сих пор пытается замести все следы. – Он уставился на батарею пустых бутылок, сияющих в свете фонарей. – И если понадобится выпустить пулю, чтобы кто-то замолчал, – они ее выпустят.
– Думаешь, в его словах есть правда? – шепотом спросила Вилли.
Сидя на задних сиденьях машины, они смотрели на мелькающие за окном рисовые поля, посеребренные лунным светом. Целый час они проехали в тишине, убаюканные дорогой.
Но Вилли не сдержалась и вслух задала вопрос, который не оставлял ее:
– Буду ли я в безопасности там, на родине?
Гай устремил взгляд в ночь.
– Если бы я только знал. Если бы мог тебе сказать, что делать, куда идти…
Она вспомнила про дом матери в Сан-Франциско. Подумала о том, каким уютным и надежным всегда казался ей этот дом голубого цвета в викторианском стиле на Третьей авеню. Никто не посмеет там ее тронуть.
Потом она подумала про Валдеса, застреленного в ночлежном доме в Хьюстоне, куда его поселили. Ему даже в лагере для пленных было безопаснее.
47 
