Особенно,... 
52 
Корнелия на секунду вообразила себе тетю Лили, нарядную красавицу, порхающую с бала на бал, вечно окруженную щеголеватыми поклонниками. Что общего было у этой беззаботной женщины с ее матерью, которой приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы поддерживать цивилизованный уровень жизни в дикой Ирландии? Ее мать следила за своей внешностью и туалетами, но не для того, чтобы произвести впечатление на соседей, а потому что ее гордость не потерпела бы признания в бедности и запущенности Росарилла. Душой она нередко стремилась к тем своим друзьям, которых знавала еще в девичестве, но общение с которыми стало невозможным для нее оттого, что она была бедна.
Те, кто пренебрегали ее матерью, подумалось Корнелии, в то же время готовы лебезить перед герцогом и Эмили Роухэмптон, лишь бы быть принятыми в Котильоне. Она всегда будет чужой для этих людей, с которыми у нее нет ничего общего… И герцогу никогда не понять презрения Корнелии к этим людям.
– Мне нечего рассказать вам, – коротко ответила Корнелия.
Герцог снова уткнулся в свою газету, и Корнелия поняла, что ее резкость он принял за проявление ею невоспитанности.
Но он не должен узнать, говорила Корнелия сама себе, что творится в ее душе, что ее сердце рвется к нему. Что она мечтает коснуться его руки и молить о дружбе! И что при мысли о Лили, обворожительной золотистой красавице, стоящей между ними, она вскипает от ненависти.
«Я рада, если он страдает по ней так же, как я страдаю по нему», – решила Корнелия. Но эти мысли не приносили ей облегчения, а наоборот, усиливали ее муки. Это было невозможно… она любила его! Она любила его тонкие, ухоженные руки, непринужденность его манер, изящество, с каким он откидывал волосы со лба, горделивую посадку его головы. Она любила его густые темные брови над глубоко посаженными глазами, манеру кривить губы при улыбке. Она любила в нем все!
Корнелия с трудом отвела глаза от лица герцога, устремив взгляд на окрестности. Она должна найти в себе силы думать о другом – о Франции, например, в которой мечтала побывать с самого детства.
«Всю мою жизнь мне придется довольствоваться предметами, а не людьми», – сказала она себе, зная в то же время, что не общения с людьми она жаждет, а любви одного-единственного мужчины. Любви такой же страстной, какую она и сама испытывала к нему.
Время тянулось медленно, но Корнелии не надо было поддерживать тягостную беседу, затруднительную, по счастью, из-за стука колес. Поэтому вскоре герцог, а затем и Корнелия уснули. Пробуждение застало их неподалеку от Парижа.
Когда они высадились на Грю дю Норд, Корнелия была восхищена и очарована представившейся ей картиной. Мужчины и женщины, толпившиеся вокруг нее, были одеты непривычно, детишки были деловиты и серьезны, как и их родители, комически подстриженные пудели глядели на девушку проницательными умными глазами. В ушах вибрировали пронзительные голоса станционных служащих, одетых в голубые униформы. Все вокруг было ново и удивительно. Париж! Она была в Париже!
Экипаж, управляемый кучером в сверкающем цилиндре, доставил их в «Ритц». Французы произвели неизгладимое впечатление на Корнелию – они показались ей чрезвычайно улыбчивыми и радушными, что было совсем не похоже на сдержанных и флегматичных англичан.
Самый модный в Париже отель «Ритц» был открыт семью годами раньше. Корнелия искренне восхитилась элегантными апартаментами, предоставленными чете Роухэмптонов. Окна их выходили в сад.
Кайсару Ритцу, гению в области гостиничного дела, удалось поразить мир фешенебельностью своего отеля. Отель «Бристоль», в котором останавливался король Эдуард, будучи еще принцем Уэльским, имел всего одну ванную комнату на каждом этаже. В «Ритце» ванные комнаты были устроены при каждой спальне, и Корнелия ощутила свою значительность и даже необыкновенность, окруженная мрамором, голландскими тюльпанами, коврами и мебелью, скопированной по музейным образцам.
– Непривычно иметь ванную комнату для себя одной, Виолетта, – заметила Корнелия, снимая шляпку в роскошной спальне.
– Это больше похоже на дворец, чем на отель, ваша светлость, – отозвалась Виолетта благоговейным тоном.
Часом позже Корнелия и герцог спустились к обеду.
Стояла теплая ночь, без единого дуновенья ветерка, и на небе сияли яркие звезды – ночь для любви и романсов. Обед был сервирован в саду. Фонтан переливался всеми цветами радуги, отражая мерцание свечей, зажженных на столах, и отбрасывая волшебные таинственные блики на темнеющую зелень. Аромат цветов наполнял воздух, и тихая музыка услаждала слух. Еда была приготовлена лучшим поваром Европы и сервирована со всей изысканностью.
52 
