38 
– Черт! – пробормотал Глеб. – Чуча! Этого только мне не хватало. Меня украл попугай? Чем я тебе насолил, засранец?!
– Чучундра! – выкрикнула скандальная птица.
– Урод, – не остался в долгу Глеб.
– Пиндрохумондор!
– Дрянь красноперая!
– Козловонючус!!
– Скотина!
– Херомандопул!!
Сидеть в красной комнате и ругаться с чужим попугаем было странно и глупо. Тем более, что попугай одерживал явное преимущество, с легкостью образовывая невиданные ругательства. Глеб взял себя в руки и не стал отвечать мерзавцу.
– Аривидерчи, Чуча! – заорал попугай, и дверь в комнату резко открылась.
На пороге возникла женщина. Черный комбинезон, как вторая кожа обтягивал длинные ноги, тонкую талию, высокую грудь, прямые гордые плечи и сильные тонкие руки. Странно-белые волосы были так туго стянуты сзади в хвост, что холодные голубые глаза чуть вытянулись к вискам, отчего казались еще бесстрастнее.
– Ну, здравствуй, – сказала она, прошла в комнату и присела на край стеклянного столика. – Не узнаешь?
Глеб уставился на нее. Красавица. Инопланетянка. Шмякнула его по башке и притащила в свои апартаменты, чтобы он принадлежал только ей. Очень лестно. И романтично!
– Очень романтично, – сказал он вслух и осторожно потрогал затылок, где запекшаяся кровь образовала коросту.
Она захохотала. Сидела, сцепив на коленях длинные пальцы и хохотала. К ее хохоту присоединился попугай, и у них получилось слаженно, будто это было у них привычным занятием – хохотать на пару.
– Ты что, и вправду меня не узнал?
– Нет!
– Значит, я изменилась. Надеюсь, что в лучшую сторону.
– Такую бы я не забыл. – Глеб взглядом скользнул по ее ногам, рукам, груди и уставился в подбородок. Изящный, изысканный, породистый подбородок.
– Вспоминай! – приказала она.
– Наверное, ты перекрасила волосы, сделала пластику лица и груди, похудела, постройнела, похорошела... в любом случае, не стоило бить меня по голове, если ты хотела увидеться...
– Если ты не начнешь шевелить мозгами, я прикажу отвести тебя в сауну и поддать жару. Хочешь попариться в костюме и галстуке? Мама и бабушка всегда говорили, что у тебя слабое сердце.
Глеб вдруг испугался. «Мама и бабушка!» Баба в комбинезоне – явно чокнутая. Чего стоят только ее прозрачные голубые глаза, они как будто стеклянные. Баба чокнутая, она знает всю его подноготную, и она готова даже его пытать, чтобы выведать... Что?!
– Крым? – Глеб сглотнул и привычным жестом потрогал на шее серебряный крестик. Крестика не было. – Пять лет назад?
– Нет.
– Карловы Вары, четыре года назад?
– Нет.
– Анталия, три года назад?
– Нет.
– Египет в прошлом году?
– Нет. – Она улыбалась.
Она улыбалась так, как улыбаются сумасшедшие.
Курортные знакомства, пожалуй, были исчерпаны. Оставались командировочные, но их всех не упомнишь, как не упомнишь и мимолетные, уличные, заканчивавшиеся, как правило, двумя-тремя встречами на съемных квартирах. Париться в сауне в костюме и галстуке не хотелось. Глеб начал перечислять:
– Тверь, Новгород, Ярославль, Владивосток?..
– Нет, нет и нет.
– Сургут, Воронеж, Пермь, Хабаровск, Красноярск, республика Коми?
– В особенности не республика Коми. Господи, Принц, какой же все-таки ты кобель!
– Принц?!! – Он вскочил. – Инга? – прошептал он. – Инга! – заорал Афанасьев.
– Жужоподур! – хрипло крикнула птица.
– Ну наконец-то! – Она толкнула его обратно в кресло и уселась ему на колени. – Как ты мог меня не узнать?
– Как я мог тебя не узнать?..
Она впилась в него ледяными губами.
«Я пропал, – решил Афанасьев. – Живым мне отсюда не выбраться. И никакая птица меня не спасет».
* * *
Дом с флюгерочком в дачном поселке Кленовом был единственным.
Флюгер в виде взъерошенного петушка замер над черепичной крышей, своей неподвижностью давая понять, что погода абсолютно безветренная.
Дом был очень приличным и больше смахивал на коттедж, чем на летнее дачное жилище.
– Нехило эта Людмила Сергеевна тут устроилась, – проворчала Сычева. Она взмокла, устала от быстрой и долгой ходьбы на своих каблуках. Солнце жарило, словно была середина июля.
– Семь тысяч! В течение трех лет каждый месяц! – пробормотала Афанасьева. – Да мы и сами могли такую дачу построить!
38 
