— Какой? — спросил Иван без особой надежды. Хватит заниматься ерундой, пора на Василеостровскую. Прав Мемов. Иван горько усмехнулся. История делается не на атомных станциях, не в фантастических проектах — она делается в туннелях метро.
— Вы меня слушаете?
— Да, конечно.
— Грубо говоря, Иван, вам придётся дернуть за рубильник.
Иван несколько мгновений смотрел на Федора в упор. Он, что — так шутит?
— То есть?
— Система резервного электроснабжения создавалась не за один день. Под Петербургом множество военных и правительственных объектов — и система была заложена задолго до начала Катастрофы. Но в явном её предчувствии, разумеется…
— А покороче? — попросил Иван.
— Включить подачу электричества можно на месте.
— Что-что?
— В самом метро. Смотрите. Вы знаете про моё… хобби…
— Хоронить людей по-человечески? Конечно, знаю.
— Так вот. Одним из первых я похоронил тех, кто умер на самой ЛАЭС. Слушайте, Иван! Это важно. На станцию за несколько дней до Катастрофы приехала комиссия… несколько важных чиновников, ФСБшники, военные, МЧСники. Как понимаю, уже тогда стоял вопрос о возможном снабжении подземных сооружений электроэнергией. Именно это они и приехали проверять. Среди них был один интересный человек без определенного звания. Называли его инспектором. Когда я его хоронил, обнаружил вот это.
Он протянул диггеру красную книжечку. Удостоверение сотрудника. С фото на Ивана смотрел строгий человек в военной форме, в фуражке с высокой тульей.
— Макаров Вячеслав Игоревич, ГУСП ФСО, — прочитал Иван. Поднял взгляд. — Подземные войска?
— Да, я так понимаю, он занимался охраной секретных подземных сооружений. При нём было вот это. — Фёдор протянул Ивану небольшую пластиковую карточку. Бесполезная вещь, вроде открытки. И такая — совсем простая, без рисунка. Тёмно-серая. В углу металлический квадратик. И ряд чёрных цифр. Всё.
— Что это?
Фёдор помолчал.
— Думаю, это ваш пропуск на секретный объект. На тот самый объект, на который пытался попасть Энигма… и не смог.
— Пункт управления метро?
— Думаю, да.
Иван взял карточку. Она была лёгкой. Очень лёгкой. Вот, значит, сколько весит жизнь одной станции?
* * *
Иван открыл дверь и шагнул в коридор.
Утро — вот какое оно бывает, подумал диггер. Чёрт. По словам Федора, сегодня было пасмурно, поэтому Иван решился. Но, даже несмотря на тёмные очки, ему казалось, что квадрат окна сияет нестерпимо ярким светом. Боль. Словно приставили к глазным яблокам два ножа и начали вскрывать наживую. Щёлк. Щёлк. Под веками пылало. Иван, прикрываясь рукой, почти вслепую добрался до окна, уткнулся лицом в тёмную стену — пластмассово щёлкнули очки. Диггер постоял так, слезы лились потоком.
Иван пальцами залез под очки, понажимал на белки, чтобы убедиться, что глаза ещё на месте. С трудом разлепил веки.
Свет.
Поморгал — ресницы склеились и мешали смотреть.
Наконец Иван начал хоть что-то видеть. Длинный коридор, идущий вдоль внешней стены здания, ряды окон; справа пыльный диван, картина на стене — что-то зелёное, засохшее высокое деревце в огромной пластмассовой кадке. Сияние солнца создавало странный эффект — почти чёрно-белый. В воздухе кружились пылинки, сверкая. Ивану казалось, что коридор наполнен светом до краев, он почти осязаем, его можно трогать и глотать, как воду. Прекрасно.
Но долго здесь находиться нельзя. Иван развернулся обратно к двери, перебежал, захлопнул за собой. Постоял в блаженном полумраке.
Да уж, подумал Иван.
Перед глазами всё ещё таял световой отпечаток окна.
Услышав приближающиеся шаги, диггер помедлил. Сюда кто-то бежал. Иван плавно скользнул в коридор, увидел мелькнувшую тень. Фёдор? Почему бегом-то?
Иван мягко шагнул в коридор, встал около стены. Это был коридор в центре здания — здесь диггер мог не опасаться яркого солнца. Посмотрел вслед бегущему. Тёмная сгорбленная спина. Фёдор бежал и что-то нёс.
Интересно, что?
Иван огляделся, потом шагнул вперёд и опустился на одно колено. На полу лежала упаковка бинта — ещё не распакованная, в целлофане. Иван поднял её, оглядел и усмехнулся. Так, значит.
Седой был прав. Старик кого-то скрывает. И этот кто-то ранен.
* * *
За жёлтой фанерной дверью неразборчиво звучали два голоса.
Старик был не один. И этот другой был болен или ранен — не зря же Фёдор тащил с собой груду перевязочного материала.