40 
— Ася, а ты на электричку не опоздаешь? – изо всех сил стараясь взять голосом самую снисходительно–насмешливую ноту, спросила Жанна. – По–моему, тебе уже пора…
— Да, пожалуй, – быстро встала из–за стола Ася. – И в самом деле, могу опоздать. Всего вам доброго, спасибо за шашлык…
— Я провожу вас! – тут же подскочила вслед за ней Лена, не обращая внимания на яростно–недовольный взгляд молодого мужа.
— Нет–нет, Леночка, спасибо! Никаких провожаний! Я и сама добегу.
— Ну, хоть до ворот…
— Ну, до ворот ладно…
А когда Ася, уже выходя за калитку и взглянув на часы, начала срочно прощаться, Лена схватила ее вдруг за руку и, умоляюще заглянув в глаза, торопливо проговорила:
— Ася! Подождите! А можно, я вам на днях позвоню? Мне очень, очень нужно…Я…Я просто ничего уже не понимаю, все запуталось так…Я просто посоветоваться хочу…
— А ты думаешь, я смогу тебе чем–то помочь?
— Да! Сможете, конечно! Вы же такая смелая женщина…
Я? Смелая? Да ты что… — расхохоталась от души Ася. И, вздохнув, тут же и пояснила грустно: — Нет, Леночка, вовсе никакая я не смелая. Я, скорее, несчастная и глупая женщина. Только и смогла вот, что после драки кулаками немного помахать…
— И все–таки, Ася, можно? Мне очень надо хоть с кем–то поговорить!
— Ну что ж, звони. Звони, конечно.
— Спасибо…
— Тогда пока.
— Пока…
На станцию Ася бежала почти бегом и еле успела на последнюю электричку. Народу в этот час оказалось не так уж и много – ей даже удалось место занять у окошка. Только любоваться из него осенними красотами больше не получалось - сумасшедший росток, совсем уже крепко и надежно в ней обосновавшийся, не давал ей никакого покоя. Казалось, будто превратился он в целое большое дерево - все в ней разворошил–расшевелил своими корнями да ветками, и полезли вдруг наверх из небытия, из самых темных уголков души забытые и непривычные чувства и ощущения. И довольно–таки неприятные. Стыд, например. И еще – гневливая досада на саму себя. Как же так получилось, как вообще могло произойти с ней такое? Ася с ужасом подумала вдруг, что за последние три года ни разу не приняла ни одного самостоятельного решения ни в отношении себя, ни в отношении детей. Все решения за нее принимала Жанночка. А с нее, с Аси, требовался только полный телефонно–ежевечерний отчет о прожитом дне. Каждый вечер — отчет. Со всеми подробностями. О соответствии действий принятым накануне Жанночкой для Аси стратегическим планам. А за любой самовольный шаг вправо–влево – расстрел…
Ася даже попыталась изо всех сил перевести эти нехорошие, неуютные мысли и чувства на другое, более для себя что–нибудь удобоваримое, только не получалось никак. Они лезли и лезли из нее толпой, будто невидимый кто открыл некую потайную дверцу и выпустил их на свободу, и разрешения не спросил. А выходя на свободу, они, эти чувства, еще и кулаком по ней будто стукнуть норовили. И пребольно. Вот ударил стыд. Вот досада. Вот обида. Вот гнев… Ее будто ломало всю от беспощадных ударов! Или распирало. Или трясло. В общем, ощущения - очень даже не из приятных… Да еще и электричка вдруг остановилась, встала в чистом поле и замерла надолго. Случилось, видимо, что–то. Авария какая–нибудь. А время–то уже к полуночи идет… И как теперь ей до дому добираться, ночью–то? Раньше хоть можно было Пашке позвонить, он бы встретил ее на вокзале обязательно. А теперь звони, не звони – один результат. Абонент выключил телефон. Находится теперь абонент, понимаете ли, вне зоны доступа. Не желает этот абонент совсем с ней разговаривать – криков да обвинений не хочет слышать. Решил быть для них недоступным. Сопротивляется так. А ведь и правильно делает этот абонент, наверное…
Стыд и досада вновь ударили кулаками–молоточками по голове, отозвались звенящей болью в сердце. Будь он неладен, поселившийся в ней утренний хилый, но такой упорный росток! Вымахал уже с целое дерево, и, главное, быстро так! Может, не надо было разбивать так отчаянно Жанночкины японские полфлакона духов? А что — с них же все это безобразие и началось…
Электричка притащилась на вокзал глубоко за полночь. Асе повезло – успела–таки добежать и впрыгнуть в случайный ночной автобус. Правда, это был не совсем ее маршрут, но все–таки уже ближе к дому… Выйдя на остановке, она припустила бегом по пустынной ночной улице, все время оглядываясь назад – не идет ли за ней кто. И друг со страхом обнаружила – и в самом деле идет. Тут же подкосились и задрожали коленки, и душа, екнув, нырнула куда–то в желудок, сжала его болезненным спазмом. Ася снова оглянулась и припустила что было сил, вся трясясь от страха – слишком уж подозрительным был плетущийся сзади незнакомец. Слишком долговязым, слишком худым, слишком втянувшим голову в воротник короткого плаща. Как будто если бы он не был долговязым и худым, она б боялась его меньше…
40 
