Особенно,... 
101 
Это было счастье. Незамутненное, что называется.
Вообще люди большую часть времени – идиоты. Потому что им для счастья целая куча всякой дребедени нужна. Кому горячий паек, кому платье новое, кому медаль, а то и орден подавай. А настоящее счастье – это ведь на самом деле очень просто. Лежишь себе и понемногу начинаешь чувствовать… боль. В ладонях, до мяса ободранных, локтях, коленях, плечах, ребрах, спине. Чувствуешь и радуешься этой боли, словно ребенок – конфете. Потому что боль означает: порядок, парень, ты еще жив… а то последние минут десять уверенность в этом факте отсутствовала напрочь!
Мало нужно для счастья на самом-то деле, очень мало.
– Фигли… подойти можешь?
– Что случилось, Сергей?
– Попробуй, – шепчу, – бок мне слева пощупать. Только нежно. А то помнится мне, что в процессе подъема чего-то там явственно хрустнуло.
– Так?
– Ну… можно чуть сильнее… ЧУТЬ сильнее!
– По-моему, ребра у тебя в порядке, – задумчиво так произносит гном. – Хруст же, что ты слышал…
Перегнулся он через меня, дзинькнул чем-то.
– Хруст, что ты слышал, – повторяет, – издавал он. Он – это мой лиарион. Точнее, его останки.
Вот ведь обидно как получилось – я его даже у эльфов не оставил, место в мешке выкроил… и на тебе!
– Понятно, – вздыхаю. – Остались мы без музыки. Теперь его только похоронить где-нибудь надо. С почестями и надписью соответствующей: пал смертью героя в ходе высадки во вражий тыл!
– Шутишь, – констатирует Фигли. – Это радует.
На самом деле шутил я примерно наполовину – в похоронах музыкального инструмента еще и необходимость имелась, производственная. Если черным вдруг все же придет в голову мысль край утеса прочесать, то разломанный лиарион может их и на дальнейший мыслительный процесс подвигнуть.
Ладно.
В итоге насчет засады я оказался прав: только правота эта запоздалая никакого удовольствия мне не доставила.
Мы пошли через вершину: Фигли сказал, что так будет проще и быстрее, нежели идти по склону в обход нее. И когда поднялись, увидели, что на перешейке ярко пылают в ночи три больших костра. А вокруг них бродят зеленые, с клыками… всего я в бинокль насчитал девяносто трех орков, так что скорее всего там полная сотня расположилась.
– Как думаете, – спрашиваю, – получится мимо них просочиться?
– Нет, – с сожалением отзывается Колин. – Тут не проскользнет даже эльф.
– И что же делать? – Это Дара спрашивает.
Я, прежде чем ответить, еще с минуту на зеленых сквозь «цейс» полюбовался и решил, что эльф прав. Не выйдет просочиться. Слишком уж узок перешеек, а орки все время бродят от костра к костру и к берегу… к берегу, похоже, чтобы от выпитого избавляться.
– Да ничего особенного, – говорю, опуская бинокль. – Просто дождемся, пока шторм стихнет, и пойдем, как предлагал я. То есть – через пляж.
* * *
– Нет, – говорю, – категорическое. Будем сидеть и не высовываться.
Понятное дело, что захоти – мы б этих орков положили бы в секунду. А смысл?
Помню, летчик, с которым я в госпитале лежал, рассказывал: полк их истребительный в основном на прикрытие штурмовиков посылали. А в отчетах о боевой всегда в первую голову указывалось, сколько и чего прикрываемые в пыль и прах разбомбили. Ну а сбитые тоже, конечно, важно, но если при этом бомберы потери понесли, а еще хуже – отбомбиться не сумели, то никакие сбитые не помогут. Верный трибунал для ведущего группы. И это, говорил он, есть глубоко правильно, потому как самая ценная вещь в самолете – это не моторы из дефицитной стали и даже не экипаж подготовленный, а бомбы. Бомбы, которые именно здесь и сейчас, в конкретный стратегический момент, требуется гадам на головы прицельно обрушить.
И у нас, в разведке, тоже это правило работает. Если не сумел Задание выполнить, то, хоть ты батальон фрицев при этом положи, – по головке ох как не погладят. Или погладят, но совсем не как правильно…
Даже у снайперов так. Хотя, казалось бы, уж этим-то главное – личный счет побольше накрутить. А вот нет. Можно, понятное дело, от большого ума начать неосторожных фрицев щелкать. Всяких подносчиков термосов да связистов. Шороху навести – ну и дождаться, что денек на третий тебя самого немецкий «охотник» шлепнет. А можно и три дня сиднем лежать, зато утром четвертого, как фриц успокоится, одного-единственного положить – комбата ихнего, когда тот перед атакой нос свой для рекогносцировки из траншеи высунет и соответственно лоб под пулю подставит.
101 
