Особенно,... 
22 
Ей сделалось совестно оттого, что в тот вечер она, согласившись поужинать, подарила ему надежду. От предчувствия неприятного разговора приподнято-романтическое настроение Кристин моментально испортилось.
— Это Альберт, — сказал Альберт, решив из-за ее замешательства, что она не узнала его.
— Привет, — ответила Кристин.
— Как твои дела? — спросил он.
— Все в порядке, — сказала она, стараясь говорить ровно и дружелюбно.
— Прости, я пропал слишком надолго, — вздохнув и чуть понизив голос, произнес Альберт.
Он еще и извиняется! — подумала Кристин, поднимая глаза к потолку.
— Просто все последнее время вплотную занимался распутыванием одного дела, — продолжал Альберт. — Работал без выходных с утра до поздней ночи.
— И чем все закончилось? — из вежливости поинтересовалась Кристин.
— Успешной поимкой и арестом преступников, — с усмешкой, в которой сквозила горечь, произнес Альберт.
Кристин стало до боли в сердце жаль его. Он занимался благородным делом, подвергался опасности, отдавал всего себя на благо жителей своего города, а взамен не мог получить даже единственного вечера с небезразличной ему женщиной…
— Знаешь, что утешало меня все эти дни, что придавало сил? — негромко и проникновенно спросил Альберт.
Кристин, естественно, догадалась, к чему он клонит. И на душе у нее стало тяжело.
— Что? — обреченно вымолвила она.
— Мысли о тебе, — с чувством произнес Альберт. — Если бы ты только знала, Кристи… — Он перевел дыхание, а Кристин захотелось плакать. — Знаешь, каждый день, общаясь с темными личностями, просматривая снимки, сделанные на месте преступления, анализируя детали, шаг за шагом продвигаясь к разгадке жуткой тайны, я ни на секунду не забывал о тебе. Я думал: где-то в эту самую минуту в этом самом городе живет и дышит тем же, что и я, воздухом моя милая Кристи…
Кристин хотелось прервать его, прокричать, что она не его милая, что, согласившись тогда на встречу с ним, сглупила, не подумала хорошенько, какой смысл он вкладывает в свое приглашение. Но ее губы, теперь холодные и как будто одеревеневшие, не желали двигаться, а слова застревали где-то в горле, давя и мучая.
— Я знал, что наступит день, когда это чертово дело останется позади, и вот он настал, — взволнованным полушепотом говорил Альберт. — Мерзавцы пойманы, а у меня появилось время на личную жизнь…
Он сделал многозначительную паузу, и Кристин больно закусила нижнюю губу, не зная, что ей отвечать.
— Я сотню раз представлял, как позвоню тебе, как мы пойдем ужинать в какое-нибудь уютное местечко, — произнес Альберт трогательно-счастливым голосом. — Ты ведь не передумала?
Кристин охватила легкая паника.
— Я… Гм…
Она закашляла, выигрывая время. И Альберт, не поняв ее смятения или не желая смотреть правде в глаза, торопливо спросил:
— В пятницу вечером ты свободна?
В пятницу вечером! Если бы он пригласил ее на какой-нибудь другой день — субботу или воскресенье, — ей было бы гораздо легче придумать какой-нибудь нейтральный, не столь сильно его ранящий предлог для отказа. Сейчас же ей следовало сказать правду: солгать ему она не могла.
— Видишь ли, Альберт…
— У тебя на пятницу какие-то планы? — опять поспешно, словно торопясь дать ей шанс одуматься, произнес Альберт.
— Да, — решительно ответила Кристин.
Вероятно, он все понял, потому что больше не стал задавать вопросов, вообще ничего не сказал. Но Кристин и по его молчанию угадала, что ему очень плохо.
— Альберт, мне очень-очень жаль… — с мольбой произнесла она.
Ответа опять не последовало.
Кристин набрала полную грудь воздуха.
— Ты отличный парень, Альберт, чудесный человек. Я уважаю тебя, ценю твою дружбу и с удовольствием бы… — Ее голос оборвался.
— Не оправдывайся, милая моя, прошу, не оправдывайся, — устало ответил Альберт. И тут же усмехнулся. — Извини… Я не должен называть тебя своей милой, не правда ли?
К глазам Кристин подступили слезы.
— А знаешь, я вовсе не чувствую себя бесконечно несчастным, — сказал Альберт громче и веселее, очевидно заставляя себя не раскисать. — Сказать почему?
— Почему? — спросила Кристин, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Потому что главное для меня не собственное благополучие, а твое. Если я буду знать, что тебе хорошо, то и мне будет хорошо. Честное слово. — Теперь он говорил совершенно спокойно, даже убедительно.
22 
