— Конечно, — согласилась Иден, прекрасно сознавая, что не в силах отказать ему.
— Ну вот, узнаю мою девочку. — Он бросил лимон обратно в коробку. — Похоже, здесь прошел славный дождичек. А в городе едва прибило пыль.
— Так всегда и бывает, — сказала она и спросила: — А ты не забыл захватить деталь для генератора?
Винс кивнул:
— Она у меня в машине.
— Не скажешь ли Дику или Харту, чтобы они занялись этим? Харт, возможно, еще в сарае, возится с трактором, а Дик в амбаре, помогает заменить в стойлах прогнившие доски и кормушки.
— Нет нужды отрывать их от дела. Я сам займусь генератором, но только при условии, если ты согласна приготовить для меня лимонад. — С этими словами он вышел из кухни.
Иден смотрела ему вслед. Уж она-то знала, что произойдет дальше: на время разговоры о продаже ранчо прекратятся, и Винс будет сама приветливость и очарование, потом последует извинение, а дальше он начнет в тщательно подобранных выражениях беспокоиться о ее безопасности. Иден вздохнула. Ее брат был в высшей степени предсказуем.
Часом позже Иден рылась среди горшков и кастрюль на нижней полке буфета, ища нужную ей посуду для очищенных лимонов. В открытое окно, расположенное над мойкой, влетел ветерок, принеся с собой аромат дождя, смешивавшийся с терпким цитрусовым запахом.
Довольно скоро вновь послышались знакомые шаги Винса.
— Как работает генератор? — спросила она его.
— Мурлычет, как котенок.
— Прекрасно.
Иден вылила свежевыжатый лимонный сок из кувшина в кастрюлю, отмерила сахар, высыпала его в сок и начала мешать.
— Как работает этот новенький, которого ты наняла? — опершись на стойку локтем, спросил Винс.
— Ты имеешь в виду Киннкэйда? Хорошо.
— Что тебе о нем известно?
— Что он хотел получить работу.
— И это все?
— Этого было достаточно.
— Если быть откровенным, сестренка, мне его вид не нравится.
— Но, дорогой братец, сейчас я не могу себе позволить остаться без помощи.
И добавила мысленно; ведь триста пятьдесят голов скота надо загнать в сараи и приготовить к погрузке: к девяти часам утра во вторник они должны быть на рынке. Но Иден ничего не сказала Винсу — рассудила, что он все равно узнает об этом сам.
— Киннкэйд — приезжий, чужак, — заметил Винс. — Что-то в нем мне не нравится, хотя пока еще я не могу понять, что именно, но… — Улыбаясь, Винс Совсем по-ребячьи потянул к себе локон ее волос. — Впрочем, тебе решать, ты же всем заправляешь и, должен признать, ведешь чертовски важную работу.
— Спасибо. — Иден, однако, не растаяла от его похвалы: слишком уж часто он прибегал к подобной уловке, чтобы это могло возыметь какое-то действие. — Винс, будь добр, иди и разожги огонь под решеткой. Сейчас, когда дождь кончился, мы приготовим ужин на воздухе.
— Твое желание — закон.
Он отдал ей насмешливый поклон и удалился через боковую дверь.
Во многом Винс был столь же безответственным, как и их отец. Единственное различие между ними заключалось в том, что Винс всегда возвращался. Правда, неизменно обанкротившись. Или на худой конец весь в долгах: обычно он был должен деньги какому-нибудь казино и просил выплатить его часть доходов от ранчо вперед, чтоб расплатиться.
Винс всегда возвращался по одной и той же причине: ему нужны были деньги. И ранчо он хотел продать по этой же причине. К тому же он всегда ненавидел ранчо, о чем Иден прекрасно знала.
Закончив приготовление лимонада, Иден услышала, как Винс крикнул ей, что угли уже готовы, и вышла во двор с миской замаринованного мяса, на котором сверху лежало несколько пакетиков с овощами. Через несколько минут мясо начало шипеть над раскаленными докрасна угольными брикетами, а овощи, уложенные на край решетки, — испускать пар из-под фольги.
Откинувшись в легком плетеном кресле, видавшем и лучшие дни, Иден мелкими глотками цедила из высокого бокала лимонад с виски.
В глубокой тени, отбрасываемой тополями, было тихо. Солнечный свет еще трепетал над горизонтом. Листва над головой то нежно шепталась от налетевшего ветерка, то затихала вместе с ним.
Такие минуты Иден любила больше всего — именно в это время она как никогда могла оценит» и прочувствовать необычную красоту этой земли. А часы между утром и вечером были заполнены монотонной и до боли в костях утомительной работой на ранчо в тяжелых условиях, меняющихся от обжигающей жары до обжигающего холода, всегда в удушающей пыли или в вязкой глине.