— Что, цыпленок, в цирк пришел, что ли? — совсем беззлобно сказала Галина и показала Андрею язык. — Ну да, мы же с тобой оказались против тысячи вдвоем.
Это были слова старой пиратской песни из любимой и чуть ли не единственной прочитанной Галиной книги. Одному Богу известно, почему они вдруг пришли ей на ум.
— Луговая, двадцать восемь, — сказал Андрей водителю. — Тебе, красавица, не мешало бы слегка привести себя в божеский вид. — В «клоповнике» суровые законы.
— Ты из местных? — Галина раскрыла рот от удивления. — А где это твоя Луговая? Это там, где Сталин селил недобитых буржуев?
— Совершенно верно. Так называемый Академгородок. Хотя саму академию, как тебе, наверное, известно, давным-давно прикрыли.
Галина притихла. Нога разболелась так, что хоть вой. Но разве она могла признаться в этом своему новому знакомому из «академиков»?
Машина остановилась перед шикарным, с точки зрения Галины, домом, над высоким крыльцом которого горел белый фонарь.
«Ничего себе, — подумала она. — Вот буржуи недорезанные».
Андрей расплатился с шофером, вышел из машины и протянул Галине руку. Она наступила на больную ногу и в буквальном смысле слова завыла. Он быстро подхватил ее на руки, взбежал по ступенькам на крыльцо, толкнул ногой дверь.
Они очутились в ярко освещенной просторной комнате с окнами во всю стену. Она называлась «веранда», но Галина в ту пору этого знать не могла. За богато накрытым, уставленным бутылками столом очень прямо сидели красиво одетые люди и о чем-то весело разговаривали. При их появлении все разом замолчали.
— Извините, — сказал Андрей. — Случилось ЧП. Но все будет в порядке.
Он подошел к занавешенным бархатными шторами дверям, раздвинул их плечами, сделал несколько шагов по тускло освещенному коридору и осторожно опустил Галину на пол в небольшой комнате с белоснежной раковиной и душем под потолком.
— Сумеешь искупаться сама? Сейчас зажгу колонку и принесу тебе чистое полотенце.
Галина села на пол, стащила через голову узкое тесное платье и с удовольствием встала под ласковые струи горячей воды. У них дома не было даже туалета, не говоря уж об остальных удобствах. Летом Галина купалась под душем в сарайчике — примитивное сооружение из ее детской оцинкованной ванночки и пластмассового наконечника от лейки, который она подобрала в песочнице. Зимой они с матерью грели на печке выварку. Какое же это было райское наслаждение чувствовать, что тебя со всех сторон омывает чистая горячая вода. Галина облокотилась о кафельную стенку, закрыла глаза и забылась сладким сном.
Между тем Эвелина Владимировна вышла на кухню, где хлопотал ее сын, приготовляя чай для себя и своей гостьи.
— Это еще что за номер? — недовольно спросила она. — Где ты откопал эту… грязнулю?
— Она совсем не то, что ты думаешь, мамочка. На нас напали в «Энергетике» «качки». Она вывихнула ногу и не может ходить.
— Зайчик, ты мог бы проявить великодушие к своим родителям и зайти с черного хода. Сегодня у твоего папули такой замечательный день.
— Я совсем забыл, мама. Извини. Я был так возбужден.
Он обнял Эвелину Владимировну за плечи, чмокнул в разгоряченную от выпивки щеку и стал наливать чай в чашки.
— Постой. Это сервиз для гостей. Возьми глиняные кружки, — сказала Эвелина Владимировна.
— Ну что ты, мама. Сегодня у нас всех такой праздник. Кто же пьет по праздникам из глиняных кружек?
Он улыбнулся ей так широко и счастливо, что ее сердце растаяло.
— Несносный мальчишка. Вечно что-нибудь отмочишь. — Она игриво шлепнула сына по спине. — Ладно, зайка, я пошла к гостям. Ждем тебя вместе с твоей новой приятельницей. За тобой еще тост в честь папиного пятидесятилетия.
Эвелина Владимировна весело тряхнула своей коротко остриженной платиново-русой головкой и вышла из кухни. Налив в чашки чай, Андрей приоткрыл дверь ванной комнаты, просунул в щель руку с полотенцем. Никакого эффекта. Лишь равнодушно журчит вода из душа.
— Эй, Галек, заснула, что ли? Нам пора.
И снова ответом ему было лишь журчание воды.
Он открыл дверь пошире, просунул голову. И невольно улыбнулся. Лицо спящей девушки было красиво в своей безмятежности.
Андрей закрутил кран и накрыл ее махровым полотенцем.
— Черт, что за финты? Убери эту тряпку, гад!