Особенно,... 
41 
— А потом появился он. — Галина всхлипнула. — Такой красавчик. Он был другом моего Андрюшеньки. Вы знали Андрюшу Доброхотова?
— Я играю в преферанс с его отцом. Вернее, до недавних пор играл. Так ты дружила с Доброхотовым-младшим?
— Да, но я сама знаю, что я ему не пара. Я родилась и выросла в «клоповнике», а он… Вы сами знаете, кто его родители. — Галина всхлипнула еще громче. — Я из кожи вон лезла, чтобы дотянуться до Андрюши. Столько книжек перечитала, стихи на память учила, слушала сонаты Бетховена. Блин, а он взял и сыграл в ящик. — Галина расплакалась и упала на грудь Бориса Львовича. — Я больше не могу так, не могу, — ныла она. — Без Андрюши все пусто, бессмысленно… Так херово, так… Блядь, этот падло может бросить девчонку, и тогда… — Галина икнула. — Тогда я отрежу ему мошонку и натяну тебе, Боря, на лысину.
— Фу, какая же ты жестокая женщина. — Борис Львович ловко развязал пояс ее халата, раздвинул полы. — А с виду кажешься доброй и ужасно соблазнительной. — Его пальцы уже расстегивали пуговицы нейлоновой кофточки Галины. — Так, значит, эта твоя подружка сбежала со своим гусаром, да? Ну и молодец. Правильно сделала. Надо уметь пользоваться жизнью, пока ты молодой. Ну и потом тоже. — Он вынул тугую грудь Галины и стал жадно облизывать ее. — Расслабься, моя цыпочка. Мы не скажем злой фурии Берестовой, что ее дочура сделала крылышки. — Он расстегнул ширинку своих брюк и деловито запихнул туда руку Галины. — Смелей, моя цыпочка. Ты меня очень возбуждаешь. У тебя, я думаю, давно не было мужчины. Дядя Боря тебе поможет с этим делом, моя сахарная…
— Спишь? Почему ты не вышла на работу?
Нина подтянулась на руках и села на подоконник, под которым стояла раскладушка Галины.
— У меня температура, — пробормотала она, с трудом разлепив спекшиеся губы.
— Что с сестрой? У нее на самом деле серьезно?
Галина попыталась оторвать от подушки голову и поморщилась от резкой боли в затылке: она выпила пол-литра самогонки, ничем не закусывая.
— Недельку поваляется в «люксе» и выйдет как огурчик. Боря… я хочу сказать, Симкин просил передать, чтобы вы с матерью ее не тревожили — у Муськи связаны с вами навязчивые идеи.
— Маме сейчас не до Маруси. Бабушка умерла.
— Когда?
— В тот вечер, когда забрали Мусю. У нее случился сердечный приступ, а меня, как назло, не было дома. «Скорая» приехала, как всегда, поздно.
— О Господи! — вырвалось у Галины. — Муся очень расстроится. Бедняжка.
— Ты ей ничего не говори. Как она?
— Удовлетворительно. — Длинное слово далось Галине с трудом.
Галина вдруг вспомнила, что делал с ней недавно Симкин, и громко простонала. Ей показалось, она лежит не на раскладушке, а в зловонной, кишащей червями луже.
— Может, принести ей фруктов или чего-нибудь вкусненького?
— Не надо. Люксовиков кормят по высшему классу. — У Галины едва ворочался язык, и произносить слова было для нее настоящей пыткой. — Я… я больше не буду работать в вашей больнице.
— Тебе что, дали еще ставку в психушке?
— Д-да. Скажи Меркуловой, что я напишу заявление по собственному…
Ее вдруг вывернуло наизнанку. Она даже не успела наклониться над полом. На белой простыне расплылось зловонное ядовитое желтое пятно. Галина вскочила и с воплем бросилась на кухню.
— Успокойся, все пройдет. Ну с кем не бывает? — Нина гладила подругу по мокрой от пота спине. — Перебрала слегка?
— Ненавижу! Ненавижу! — Галина стиснула зубы и, обхватив руками собственные плечи, медленно осела на выщербленный кафельный пол полутемной кухоньки. — Если б ты видела, что он со мной вытворял!
— Кто?
— Не слушай меня, — спохватилась Галина и сделала попытку встать. — Я на самом деле перебрала. Блин, во рту так пакостно. А на душе и того хуже.
— Жаль, что ты уходишь от нас. — Нина вздохнула. — Будешь на поминках?
— Не знаю, все зависит от этого урода Симкина. — Она зажмурила глаза и наконец встала, опираясь на раковину. — Он лечащий врач Муси. От него зависит ее дальнейшая судьба, поняла? Да, скажи своей мамаше, что она последняя сука и если бы не… Симкин, Муська лежала бы сейчас в отключке с набитым дерьмом мозгами. У этого Симкина, блин, такой большой… — Галина произнесла длинную тираду матом. — Чего уставилась? Думаешь, твоя подружка академию кончала, как некоторые? Ну да, кончала, да только другую. Первый раз меня трахнули на углу Московской и Урицкого. В подворотне тогда была громадная лужа и туда никто не заходил. Тот хмырь сперва засунул мне туда большой палец. Он сказал, что ненавидит целок. Потом как прижмет к стенке… Блин, я думала, его палка у меня из ушей вылезет. У Симкина тоже громадная, но он интеллигент, блин, и вообще в попе ватка. Это такая поговорка есть. Слыхала?
41 
