138 
Так как сер Альберто пропил все, кроме мастерства, то жил он тем, что снабжал малые церкви Тосканы подобными живыми статуями, сооружал медные трубки, малейший шепот в раструбе которых, становился замогильным громоподобным гласом, идущим словно бы отовсюду.
Этот Альберто умел так же подделывать слезы, текущие из глаз статуй, собрал шагающий на шарнирах кривляющийся скелет для деревенского представления о Воскрешении мертвых и знал множество иных святотатственных фокусов, подвохов и уловок.
Как передавали, он даже нашел себе некоего богатого покровителя во Фьезоле, который давал ему множество заказов на подобные механизмы, ибо очень любил всеразличные шутки и розыгрыши. И щедро платил за опасные безделицы.
Да что говорить, маэстро Альберто, в былые годы считался среди привиредливых тосканцев и пресыщенных волшебствами романьольцев первым среди festaiuoli, то есть устроителей празднеств, раньше, когда фьяска с виноградной водкой не выпила его до дна, ни один trionfo или иное костюмированное шествие не обходились без его механизмов — потайные внезапные пружины, беспощадно-острые, как любовь, сопряжение зубчатых колес и валов заменяли его движущимся фигурам живую душу.
Изготовлял он по заказу венецианской догарессы символ зависти на потешной платформе — в виде дракона-триглава, покрытого гремящей изумрудновидной чешуей. Великий змей рыкал, пугая зевак клокочущим гневом и серной вонью, разевал пасть с грубыми железными зубами и помавал перепончатыми крыльями, размером с косой парус турецкой воровской фелюки.
По велению искусника на представлении Страстей Христовых черное облако пороха и толченых ягод можжевельника являло трепещущим зрителям образ смертной тьмы, вместе с кровью и водой из Ран Христовых, павшей на бедный Иерусалим.
По мановению руки маэстро Альберто надвое разрывались завесы иудейского храма, латунное солнце на площадном театральном небе, оборачивалось иной стороной, как выбитое ударом меча глазное яблоко, и разваливалось на кроваво-красные рваные куски, не выдержав смерти Того, Кто взял на Себя грехи мира, к доброму разбойнику слетал с колосников легкий, как сахарная вата, ангел и брал в пригоршни душу прощенного Христом злодея в кротком облике лесной горлинки. К злому разбойнику вырывался из подпола сцены Люцифер и вырывал адамантовыми когтями смрадную суть грешника — в образе черной белки.
По желанию сильных мира сего и праздной толпы, маэстро Альберто умел создать из дерева, паровых трубок, противовесов, жести и буковых плашек удивительное подобие тварной жизни — вырастающие в мгновение ока ветвистые деревья с цветами, плодами и поющими птицами, танцующая Саломея с головой пророка Иоанна на пиршественном блюде — голова скорбно шептала молитвы и возводила очи горе, жрицы, потрясавшие систрами и бившие в тимпаны для любителей античности, камалеопарды, сирены и рыкающие львы позолоченные и украшенные гербами инадписями — в соответствии с описаниями механических хищников, удивлявших послов у трона византийских багрянородных императоров.
Вот каких диковинных детищ произвел на свет маэстро Альберто:
Сад Любви, где среди винограда и ветвей диких яблонь сопрягались тела искусственных любовников столь страстно и искусно, что можно было видеть, как матерчатые языки их сплетаются в глубоких поцелуях, и женское лоно сочтено с мужеским естеством, так же прочно, как клинок и ножны.
Делал он и Мелочную Лавку Страстей и Человеческой глупости на карнавале в Пьемонте, и Фортуну в человеческий рост, крутившую остервенелое колесо дураков и планет. Колесо счастья все увито было механическими глупцами в алых рогатых колпаках с бубенцами, облаченными в трехцветные костюмы — красно-желто-зеленые, во французском стиле ми-парти.
Для дома Висконти в Милане маэстро Альберто создал поющего и пляшущего мавра, одетого на турецкий манер, мавр этот читал галантные стихи, носил на закорках ядовитого червя-василиска и у подножия кресла старейшего из рода Висконти сам отрубил себе голову кривым ятаганом и подал ее правителю, символизируя тем поражение невежества и язычества перед светом доброго правления и Благой Вести.
По воле маэстро Альберто соблазняли и манили бархатными и глиняными прелестями Дианы, Армиды и нимфы с острова Цитеры, в Пизе он смастерил летающего на манер воздушного змея Гиппогрифа, описанного точь-в точь как у Данте — могучего зверя, окрасом пестрее хорасанского коврового плетения, непрестанно менявшего масть и изрыгавшего из конских ноздрей благоуханный дым и лепестки цветов.
138 
