47 
— Обслуживание номеров! — Жизнерадостный голос раздался одновременно с резким тра-та-тапо двери.
Джесси отвернулась от зеркала.
— Слава Богу, — сказала она. — Я умираю от голода.
Кейон подался назад, скрылся за серебром так, чтобы видеть комнату, оставаясь при этом невидимым.
Джессика подошла к двери, а он не сводил глаз с ее аппетитной попки. Совсем недавно он держал эту попку в руках, наслаждаясь прикосновением к шелковистой коже. Он готов был сделать ее своей женщиной, наполнить ее собой, вбиться в нее. Он касался ее полной тяжелой груди, целовал пухлые губы, пробовал ту сладость, которой была Джессика Сент-Джеймс. И вскоре он попробует сладость между ее бедер, будет лизать и посасывать, пока она не начнет содрогаться в оргазме за оргазмом.
Приглушенный рык затрепетал в его горле. Господи, ему очень нравилось смотреть на то, как она двигается! Ее походка была уверенной и быстрой, но при этом грациозной и сексуальной. С таким телом, как у нее, невозможно не быть сексуальной. Коротко подстриженные темные кудряшки только придавали ей женственности, подчеркивая нежную кремовую шейку, тонкие ключицы, мягкий изгиб спины.
« Я не хочу говорить о том, что произошло», — сказала она.
« Я не против, женщина», — подумал Кейон, беззвучно рассмеявшись и пожав плечами. Им не нужны слова.
Их тела говорили на одном языке, одними и теми же словами.
Он смотрел на Джесси, и что-то горячее и властное зарождалось в его груди.
Дело было не в том, что он хотел переспать с ней. Он отвечал древнему непреодолимому зову.
Это была дикая, животная страсть. Это была потребность…
Есть. Черт побери. Его рот начал наполняться слюной. Он учуял запах мяса.
— Поставьте сюда, — говорила Джессика, показывая на столик у окна.
Стройная женщина, которой было слегка за тридцать, с каштановыми волосами до плеч, вкатила в комнату столик на колесиках и направила его по узкому проходу между кроватями и мебелью.
Красное мясо. Слава богу, девочка не заказала рыбу или птицу! Прошло более века с тех пор, как он ел в последний раз, и ему хотелось мяса с кровью. В последний раз, когда Лукан освободил его, Кейон жадно накинулся на обед из хлеба, сыра и эля. Для его вкусовых рецепторов это был праздник, но не хватало сочного, нежного, плотного мяса. Воспоминание о мясе преследовало его уже более четырехсот двадцати семи лет.
Находясь в зеркале, он не испытывал телесных нужд — ни голода, ни жажды, ни потребности спать, справлять нужду или мыться, — но это не означало, что у него не было психологических потребностей.
Он был голоден. Черт побери, как он был голоден! Он проводил много времени, погрузившись в воспоминания о вкусе и запахе любимых блюд.
Кейон закрыл глаза, наслаждаясь ароматами, проникавшими в зеркало, пока женщина разгружала столик.
И даже не понял, что привлекло его внимание.
Позже он решил, что намерения женщины были целенаправленными, что он непроизвольно учуял их даже сквозь стекло. Такое иногда случалось, когда эмоции Лукана становились ярче, поскольку он приходил в ярость по той или иной причине.
Как бы то ни было, Кейон среагировал без промедления.
Его рука скользнула к ножнам. Он выхватил оружие и прошипел заклинание, открывавшее вуаль серебра.
И метнул восьмидюймовое, невероятно острое лезвие сквозь стекло.
11
Мотая головой, Джесси попятилась и завопила. Миг назад она говорила с этой женщиной, а потом что-то горячее и мокрое окатило ее, расплескавшись по лицу и волосам, по свитеру и даже джинсам. Джесси непроизвольно зажмурилась.
А когда открыла глаза, то поняла, что горничная стоит, слепо глядя перед собой и беззвучно шевеля губами.
В ее горле торчал инкрустированный кинжал Кейона МакКелтара.
До Джесси не сразу дошло, что за жидкость ее окатила, и ее чуть не стошнило. Но когда она открыла рот, из него вырвался только крик.
— Джессика, немедленно прекрати орать! — раздался приказ из зеркала.
Она действительно собиралась перестать. Действительно.
Женщина попятилась к телевизору, с глухим звуком стукнулась об него головой и упала. Ее тело конвульсивно задергалось, а потом она замерла, полусидя, полулежа. Отельная униформа сбилась на ее бедрах.
47 
