Последние отзывы

  46  

– Зуб косатки, – сказала Ульдра и, проходя рядом, коснулась Джековой макушки. Теплой была Ульдрина рука, живой. И эта теплота обняла Джека, разлилась истомой, расплавляя тело.

– Бьорн рыбачить ходил. Вот и добыл.

– Косатку? – удивился Алекс. – Они же…

– Эта была совсем маленькая.

Ульдра коснулась Алекса, и тот замолчал, а в руках Джека оказался рог с молоком. И Джек пил, пил, удивляясь, что молоко сладкое, как мед. А когда допил, то сразу уснул.

Спал он долго. И летал во сне над кораблями, чьи паруса были ярки и нарядны, а борта – крепки. Зря точило море соленые зубы, зря метало стрелы ветра – держали корабли курс. Летели сквозь снег и дождь… проламывали горизонт и исчезали в проливе, узком, как волчья пасть.

Клыками торчали из пролива рифы. Черным языком металась волна, подхватывала корабли и швыряла о стены. А глотка водоворота втягивала щепу в ненасытное волчье брюхо.

И там, на дне, лежало солнце.

Яркое. Жгучее.

Живое.

Только в плену.

Джек почти дотянулся до него, чтобы отпустить, как солнце погасло.

– Ты мой, – сказал голос, которого не могло быть в этом мире. – Ты мой. По закону.

И Джек проснулся. Он лежал на мягком, укрытый меховым одеялом. Рядом, обняв молот, сопел Алекс. Девчонка спала, повернувшись на бок и сунув большой палец в рот. Во сне она улыбаясь.

Интересно, она тоже видит солнце?

Джек до сих пор ощущал на губах горькую морскую воду. И ладонь его пылала, та самая, которую сдавил беловолосый человек. Джек скосил взгляд – так и есть, на коже проступали розовые отметины. Они были холодными, а сама рука – горячей.

– Совсем дети… прежде дорогой тени ходили герои, – голос Ульдры спугнул знаки, заставил спрятаться под кожу. – А теперь дети.

– Героев не осталось, – советница не мурлыкала, а говорила так, как говорила Матушка Вала, когда ей случалось копаться в мусоре целый день. – Откуда им там взяться?

– Но дети…

– Не так уж они и малы, Ульдра. Вспомни. Разве старше был Сигурд, когда назвали его героем? А Хельги, сын Хьёрварда? Много ли он зим разменял? Атли-гунн? Прочие?

– Не притворяйся, Советница. Ты понимаешь, о чем я говорю: они внутри дети. Я же слышу. И еще: прежде герои хотя бы знали, куда идут.

Молчание воцарилось в доме, до Джека доносился треск огня, сопение Алекса и слабое, непонятное гудение.

– Путь лишь один, – сказала Снот. – И они дойдут. Посмотри, ты называешь их детьми, но Гунгнир признал руку. И Сокрушитель обрел хозяина. Знаю, что ты не веришь оружию асов, но иного нет. И Вёлунд… молчи, он получил по заслугам! Где был Вёлунд, когда корабли уходили в Волчью пасть? Где был он, когда гремела буря мечей? Что делал, когда асы кормили воронье? Сидел! А после вернулся на поле, но зачем? Не для помощи! Он собирал оружие! Варг беззаконный! Червь в железном желуде!

– В тебе слишком много гнева.

– Во мне нет крови Аудумлы. Мне неоткуда взять спокойствие. И я зверски устала держать на себе осколки мира. Поэтому, Ульдра прекрасноокая, сейчас я уйду, но вернусь и проведу их путем тени. И мы достигнем предела Хель, а Владетель сядет на трон ее.

– Но ты хотя бы расскажешь ему правду?

– Да, – помолчав, Снот добавила. – Если так будет нужно.

Глава 6. Погоня.

Драугр шел быстро, Брунмиги то и дело приходилось одергивать поводок, и всякий раз он дрожал – а ну как не выдержат лунные нити, распадутся с неслышным звоном? И остановится тварь, поведет носом, вдыхая соленый морской воздух, снежную тлень и собственный Брунмиги запах.

Бежать тогда?

Но разве убедишь от драугра? Полетит он быстрее копья. Подхватит когтистой лапой, подкинет, сам удивляясь новой силе своей. А поймав – разорвет на куски.

Страшно было Брунмиги, распрекрасно помнил он того, другого драугра, что пришел однажды со стороны гор. Как только перебрался? Зима стояла поздняя, закатная, но крепки были морозы, и спал Брунмиги на дне омута. Видел он во сне быструю форель с крапчатой спинкой. Ловил ее, подхватывая на перекатах, выбрасывал на берег и ловко когтем перебивал хребет. Вспоров мягкое брюхо, он давил икру, розовую, жирную, сладкую.

И во сне блаженно щурился Брунмиги-тролль, уплетая икру, и мясцом не брезговал. Только вот кровь рыбья горькой была… а оттого, что не кровь – вода горечью стала, окрасилась ядом, пропахла гнилым, мертвым. И ледяная кора, крепкая, как дубовые доски, треснула под тяжестью чужака.

  46