Лёгкий, ненавязчивый романчик 
70 
– Нет, – ответила Советница и исчезла, оставив человека наедине с козлиной тушей, кровью и неразрешенными вопросами.
Глава 9. Предопределенность.
В этом сне Инголф шел по снегу. Снег был глубоким. Острая кромка наста полосовала подушечки лап, а шерсть меж пальцами смерзалась. Каждый шаг причинял боль, но Инголф шел.
Он был один. Ветер скользил против шерсти, вбивая в кожу льдины-иголки.
Скулило море. Изредка оно решалось поднять голову, но тотчас пряталось за серой пеной.
– Ди, ди, ди… – кричала чайка, понукая.
Ее запах, как и все прочие, не мешал, потому что теперь Инголф не только чуял, но и видел цепочку крупных волчьих следов. Огромные лапы зверя проломили наст, но проломы уже успели затянуться свежим льдом, как рана затягивается пленкой сукровицы. И кожа снежной пороши почти скрыла их.
Но не настолько, чтобы Инголф пропустил.
Рывком вырвался он из очередного пролома и лег, принялся вылизывать разрезанные лапы. Бока его ходили ходуном, хронометром другого мира постукивал хвост, и боль отдавалась в крестце. Не обращая на боль внимания, Инголф выкусывал лед меж пальцев и думал, что скоро он догонит врага.
Надо идти вверх, в горы.
Инголф поднялся. Он побежал, глотая ледяной жесткий воздух. Когти сухо цокали по граниту, изо рта лилась слюна, которая вымерзала на камне, рисуя собственный, Инголфа, след.
А волчья тропа вела выше и выше… узкой каймой поднялась она над обрывом. Где-то внизу кипело море, осмелевшее, гиблое. Оно играло кораблем, перебрасывая с волны на волну, и тонкая мачта, опасно кренилась, черпала парусом-крылом воду. Кораблю давно бы погибнуть, а он держался, летел в каменную глотку, из которой клыками торчали рифы.
Но разве дело Инголфу до корабля? След остывает.
Бежать.
Быстрее. Подгоняя себя своим же хрипом, ноющими мышцами и кровавыми отпечатками. Забивая глотку рыком.
Волк вылетел навстречу и, ударив в грудь, почти опрокинул. А когда не удалось, отскочил сам, ввинтившись в расщелину. Зверь был огромен, куда больше Инголфа.
– Р-р-рад? – спросил он.
Шерсть вздыблена. Уши к голове прижаты. И губы подняты, оскалены. Узкий язык лежит меж зубами, а с него свисает нить слюны. Волк сглатывает, и нить дергается.
– Р-р-рад? – повторил он.
– Р-р-рад, – ответил Инголф.
– Умр-р-решь!
– Умр-р-ру.
Волк боялся. Не Инголфа, но боялся. А значит, был не так силен, каким выглядел. Инголф поджал хвост и попятился. Он отступал медленно, открывая правый бок, и соперник не выдержал. Звериная натура толкнула его вперед. Клацнули клыки, взрезая шерсть и кожу. Инголф взвыл и упал на живот, чтобы вывернуться и самому вцепиться в тощее брюхо. Волчья шерсть забила нос. Волчья кровь полилась в рот, утоляя жажду.
– Хитр-р-рец, – сказал Волк, оказавшись по другую сторону тропы. – Не поможет.
В серой шерсти зияла проплешина. Инголф сплюнул клок шкуры и сказал:
– Посмотрим.
– Как скажешь.
Он метнулся серой молнией, ударил, опрокинул с силой, которой в нем прежде не было. И волчьи челюсти сжали глотку капканом. Пробитая гортань засипела.
Инголф умер.
Открыв глаза, он увидел потолок, серый, с проплешиной обвалившейся штукатурки и пауком, из проплешины свисающим. Паук покачивался, перебирал конечностями, удерживаясь на тонкой нити.
Сердце билось. Дыхание присутствовало. Инголф был жив. Только полностью осознав этот удивительный факт, он скатился с кровати и на четвереньках пополз в ванную комнату.
Воду удалось открыть. Тонкая струйка ее бежала по накатанной дорожке, добавляя хлористо-мелового осадка, и скрывалась в норе водосточной трубы. Воду Инголф черпал рукой и пил. Капало на штаны, на свитер и постепенно в ванной разрасталась лужа.
Коврик, давно утративший первозданный вид, слабо впитывал воду.
Соседи вновь придут жаловаться.
А Инголф погибнет.
Он мокрой ладонью вытер лицо и, уцепившись за край ванны, встал. Осколок зеркала в круглой пластиковой раме отразил перекошенную физиономию и красные глаза. Вода текла по щекам и капала уже на умывальник, оставляя розовые пятна.
Смерть – закономерна.
Раздевался Инголф, с трудом преодолевая брезгливость перед собственным телом. Лишенное искусственных покровов, оно было белесым, мягкокожим, слабым. И струи холодной воды, стекавшие по коже, вызывали спазмы.
70 
