82 
— Хорошо ли ты себя чувствуешь, дорогая? — начала сестра Жюли. Она всегда начинала первой. Впрочем, ее подруга тут же подхватила:
— Знаешь, Катарина, нельзя тебе чахнуть здесь.
Катарина улыбнулась и поцеловала Эдит в лоб.
— Обещаю, что не буду чахнуть. Я говорила с сестрой Марианной и попросила ее обдумать вопрос о том, чтобы мне стать одной из сестер.
Глаза сестры Жюли потрясенно расширились, а сестра Эдит судорожно сглотнула.
— Аббатиса ведь не согласилась на это? Правда?
— Нет, пока не согласилась, — подтвердила Катарина, — но она сказала, что обдумает это.
— Катарина, дорогая, — сказала Эдит, материнским жестом сжав ее руку. — Аббатство — это чудесное место для таких, как Жюли и я. Мы всегда мечтали здесь жить, хотели служить Господу в тишине и покое. Но ты не такая, тебе не место в монастыре! Разве ты не понимаешь, ты не можешь всю жизнь прожить здесь, ты ведь не такая, как мы. Ты принадлежишь миру, Катарина. У тебя вся жизнь впереди!
Катарина пожала плечами:
— А мне кажется, что мое место здесь.
— О, нет! — воскликнула Жюли несколько громче, чем это подобает монахине. Она огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не заметил такого проявления чувств. — Мы любим тебя, Катарина, и восхищаемся тобой. Но тебе не место здесь. Тебе только кажется, что ты сможешь здесь жить. Это потому, что ты не знаешь, куда тебе деваться! Это большая разница.
— Вы обе так добры ко мне, — ласково произнесла девушка. — Но я думаю, что со мной все будет в порядке. Если вы не возражаете, я прогуляюсь немного одна. Вы не против?
— Что ты, что ты, дорогая! — хором произнесли сестры. Катарина погладила обеих по головам и пошла прочь. Она шла не спеша, оглядывая живописные холмы, окружающие аббатство, и на губах ее заиграла грустная улыбка. Казалось, целая жизнь прошла с того момента, когда они с Хью уезжали из Авиньона. На самом деле, прошло не более трех месяцев, но Катарина знала, что никогда не вернется домой. За это время многое изменилось, изменилась и она сама. Дома, в Авиньоне, она верила во многое — в честность, мужскую и рыцарскую честь, верила в то, что надо поступать по зову своего сердца. Все ее иллюзии рассыпались, как рассыпается песчаная крепость под речной волной.
Теперь она стала взрослой. Никогда уже она не сможет верить в людское благородство и прочие абсурдные вещи. Прав был Жофрей Уинфри: все люди преследуют только собственные цели, прикрываясь красивыми фразами. Рыцарства не существует. Песни, которые менестрели и трубадуры поют о любви, чести и верности, — не более чем красивые сказки. В них нет ни слова правды. Когда-то Катарина верила в них, но теперь она многому научилась.
Родители оказали ей плохую услугу, грустно подумала она. Ведь ей пришлось вырасти в доме, где она не видела ничего, кроме любви. Отец с матерью всегда относились друг к другу с любовью, и Катарина верила, что так живут и все остальные семьи. Она и не подозревала, что любовь может мучительно сжимать сердце, разъедать душу, что она может так больно ранить и что раны эти не залечить. Она не знала, что жизнь настолько предопределена, что даже если ты обрела любовь, у тебя мало шансов сохранить ее. Жизнь такова, что все проходит — проходит любовь, проходит и сама жизнь.
Она думала, что любовь изменит жизнь Хью. Она верила, что Господь вмешается и сделает так, чтобы они с Хью смогли быть вместе. Но жизнь Хью продолжалась так, как и было определено ранее, а ее собственная застыла, и у нее будущего больше не было!
Она попыталась вспомнить слова Теренса, поверить, что Хью скажет брату, что любит ее, и что его жизнь тоже изменилась из-за этого. Она закрыла глаза и представила, что Хью скачет навстречу ей по холмам аббатства, скачет к ней свободный и любящий.
Катарина представила себе эту картину, но в глубине души она знала, что этого не случится. Она чувствовала, что Хью потерян для нее навсегда. Одно время она представляла себе, что он находится здесь, в аббатстве, рядом с ней, но потом поняла, что нельзя жить в вымышленном мире. Он ушел навсегда. Он принадлежит другой.
Хью говорил ей слова любви, но не собирался предпринимать ничего, чтобы сохранить эту любовь. Значит, слова эти для него ничего не значили. И что еще хуже, она тоже признавалась ему в любви, а сама знала, что ей надо будет ехать в Страсбург! Она думала, что можно любить его, а потом спокойно уехать и жить той жизнью, какую ей уготовили еще в раннем детстве. Она не собиралась ничего менять. Подобно Хью, она говорила о любви, не понимая, что любовь требует многого.
82 
