85 
— Она здорова? Если она больна, я немедленно отвезу ее в Париж и покажу королевскому лекарю.
— Нет, ваша светлость, она больна не телом, душе ее нанесена серьезная травма, а это гораздо больнее.
Хью опустил глаза и посмотрел на грязный пол маленькой конюшни. Это его вина, он причинил Катарине боль и теперь вынужден сделать это еще раз. Может быть, зря он приехал сюда, может, надо оставить все, как есть?
— Если вам кажется, что я причиню Катарине вред, то я немедленно уеду.
Он посмотрел настоятельнице прямо в глаза.
— Оставляю это на ваше усмотрение, потому что вы видели ее, а я — нет.
Какое-то время сестра Марианна молчала, обдумывая сказанное. Наконец, легкая улыбка коснулась ее губ, и она покачала головой.
— Думаю, вы можете увидеться с Катариной. Возможно, это пойдет ей на пользу.
Хью улыбнулся, наполнил водой кожаное ведро и поставил его Цефею.
— Где я могу найти ее?
— Она сейчас занимается приготовлением лекарственных снадобий. Катарина обладает обширными знаниями о целебных травах и цветах. За то короткое время, что она находится здесь, мы многому от нее научились. Нам будет очень не хватать ее, когда она уедет, — не сказав больше ни слова, настоятельница повернулась и вышла из конюшни.
Хью в несколько минут закончил чистить коня и отправился искать Катарину. Комната, где готовили снадобья, находилась на третьем этаже одной из башенок монастыря. Хью подумал, что не мешало бы вымыться, но теперь, когда Катарина была так близко, он не мог больше ждать.
На самом верху длинной винтовой лестницы Хью нашел дверь, о которой сказала ему настоятельница. Он дважды постучал и стал ждать. Секундой позже дверь отворилась, и Хью оказался лицом к лицу с девочкой лет двенадцати, смотревшей на него широко открытыми глазами. Темноволосая девчушка стояла, лишившись дара речи, и Хью уже начал бормотать извинения, решив, что он ошибся дверью. Вдруг откуда-то из глубины комнаты он услышал голос Катарины.
— Эсселина, что там?
Хью протянул руку и распахнул дверь пошире. Эсселина посторонилась, пропуская его, и Хью вошел в комнату. В круглой комнатке-башне было тепло, несмотря на холодный зимний день. Вдоль круглой стены стояли шкафы, заполненные склянками и флаконами самых разнообразных форм и размеров. В центре комнаты стоял круглый стол, застеленный мягкой, прекрасно выделанной кожей, а рядом с ним — невысокая скамейка. Предполуденное солнце освещало комнату через два широких окна, в очаге ярко горел огонь, а рядом стояла Катарина, помешивая какое-то варево.
Катарина… Щеки ее были как цветы персика, медные волосы, хотя и заплетенные в длинную косу, как всегда, обрамляли ее лицо каскадом непокорных мелких колечек. Она была еще прекрасней, чем он помнил, маленькая, стройная, изящная. От плавного изгиба тонких бровей до кончиков изящных пальцев она была само совершенство, как шедевр, вышедший из-под резца скульптора. Ему безумно хотелось коснуться ее, он не забыл того ощущения, когда впервые прижал Катарину к себе, почувствовал тепло губ и свежий весенний аромат ее волос. Он тосковал по всему этому.
Время внезапно застыло, как застывают ручейки в суровые зимние морозы. Катарина не в силах была пошевелиться. Она смотрела на мужчину в дверях, моля Бога, чтобы это был не он. Это не мог быть Хью. Не здесь. Не сейчас, когда она уже научилась справляться с собой. Теперь, когда она понимала, какова на самом деле жизнь, ей трудно было поверить, что Хью снова вернулся, чтобы мучить ее.
Она заставила себя выпрямиться, вынула длинную деревянную ложку из котелка, твердыми шагами подошла к столу и положила сушить. Каждое движение давалось ей с большим трудом, ноги были ватными, а сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Руки Катарины дрожали, и она прижала их к животу, чтобы как-то унять дрожь.
— Хью, — произнесла она, наконец. Ей удалось заставить себя сказать это так, как будто это слово было ничуть не лучше любого другого. Она не позволила своему голосу задрожать, нельзя было показать Хью, что его присутствие здесь имеет для нее значение.
— Я должен поговорить с тобой, Катарина.
Глаза его были прежними — мягкие теплые глаза того цвета, какого ей больше ни у кого не приходилось видеть, и лицо его было таким же, каким она его помнила. Он по-прежнему не знает, что такое любовь, он так и не понял, что слова — ничто, он не принадлежит ей, и никогда не будет принадлежать. Она должна держаться от него подальше, отослать его, пусть он уходит и никогда больше не возвращается.
85 
