57 
— Я из ванной. Решила было… Что-нибудь случилось?
— Извините, Майя Алексеевна, — виновато проговорила Леся. — Матери нет дома, ее комната и кабинет заперты, а мы… В общем, мне нужен Митя.
— Испарился… Чего это мы тут стоим в темноте? — Светличная направилась на кухню, Олеся за ней. — Говори прямо, что тебе нужно.
— У вас спиртное есть? Вино какое-нибудь, на худой конец водка?
— Срочно?
— Ну, — вздохнула Олеся. — Бессонница…
— Понимаю. А спирт сгодится?
— Никогда не пробовала. Наверно.
— Сейчас, — Майя, опустившись на корточки, покопалась в кухонном столе и извлекла из недр литровую бутыль. Жидкости в ней было на три четверти. Поискала глазами по полкам.
— Ну ясно, — проворчала она, энергично перемещаясь по кухне, — как водится, ничего не найти. В особенности, если требуется. Что за дом… О — да вот же она, голубушка!..
Поколдовав, она протянула Олесе неполную полулитровую банку прозрачной, отливающей зеленью жидкости и деловито посоветовала:
— Один к одному.
— Что значит один к одному?
— Одна часть спирта, одна воды. Причем спирт вливать в воду, а ни в коем случае не наоборот.
— Ясно. Спасибо…
— Учти, напиток получится крепкий, но чистый. Это еще Юлианов раздобыл. От Мити прятала…
Никита нетерпеливо поджидал ее за накрытым столом.
— Откуда все это? — удивилась Леся. — Даже яйца. Огурцы маринованные… Господи, колбаса! Колбаса-то откуда?.. Вот, держи, здесь — спирт!
— Колбаса была у меня в портфеле, французская булка — тоже. Остальное нашлось в буфете и кладовой, — Никита бережно принял банку. — Присаживайся, я мигом…
Он прикинул на глаз объем жидкости, налил в кастрюлю воды, тонкой струйкой влил спирт и выставил на стол стаканы.
— Яичница остыла, — подытожил он, усаживаясь.
— Это не важно, — улыбнулась Олеся.
— Чисто пролетарский ужин, — проговорил Никита, погружая в кастрюлю уполовник и наполняя ее стакан до половины. Прежде чем передать Олесе, поднес к лицу, понюхал, пригубил и только тогда протянул: — Первоклассный! Но меру знать надо — крепковат… Давай: за нас с тобой!
— За нас! — она сделала полный глоток, задохнулась и крепко зажмурилась, чтобы совладать с неожиданно накатившим спазмом.
— Ну как? — Никита махнул залпом, как воду, и потянулся за пупырчатым огурцом. — Жрать-то как охота!.. Леська, я тебя жутко люблю!
Олеся вслепую придвинула к себе тарелку, а затем, копируя Никиту, стала тыкать вилкой в миску с огурцами. Тем временем тошнота отступила. Она облегченно вздохнула и принялась за яичницу.
— Вкусно?
— Угу-м.
— Леся, скажи: мы поженимся? Ты пойдешь за меня?
— Еще не знаю, Никита. Все так смутно… Единственное: я сообщу матери, когда она вернется, что ты будешь жить здесь. Со мной.
Она взглянула на него: порозовевший, красивый, совсем чужой.
— Знаешь, — Никита вытащил из брючного кармана мятую пачку «Прибоя», но закуривать не стал. — Хочу тебе признаться. У меня в деревне раз случилось… эта женщина… она вдова. Я не очень в этих делах — опыта маловато. А у тебя кто-нибудь уже был?
— Был, — Леся усмехнулась. — Не беда. Мы справимся, Никитушка. У нас еще все впереди.
Теперь она уже больше не сомневалась в том, что напророчил для нее Хорунжий, который сейчас с одобрением смотрит на нее с каких-то там небес. А может, и не с небес вовсе — кто же тогда ласково поглаживает ее затылок, шею, устало ноющие плечи, словно говорит: все правильно, девочка, ничего не бойся. И потом, когда она на мгновение остановится перед дверью своей комнаты, он легко и бережно подтолкнет ее туда, где на кровати уже будет лежать в ожидании голый до пояса Никита…
Разве сможет она забыть то, что прочла позавчера ночью?
«Леся моя проживе навiть надто довге, як на наш час, життя на чужинi. Народить двох синiв. У ïï крихiтнiй опочивальнi буде виciти мiй портрет — такий, яким я був замолоду. Вона до останньоï хвилини не розлучиться з ним, як не знайде в co6i xиcтy вирядити до смiтника зламану зингерiвську швацьку машинку, пожовклi ноти, дитячi iграшки, тiпaнi книжки якогось Хорунжого, порожнi склянки вiд парфумiв, фронтовi листи чоловiка, його милицi, вiдipвaний гудзик вiд його шлюбноï сорочки, кольором схожий на застоянi вершки, материну скриньку, де заховувала yci свiдоцтва про смерть. Моя люба зустрiне кiнець на самотi, сидячи у старому фотелi, заплющивши вiдцвiлi очi та з полегкiстю зiтхнувши. От тoдi я i заберу ïï до себе…»
57 
