Но она предпочла остановиться где-то посередине.
— Я никогда не испытывала к Итену тех же чувств, что и к Дэвиду. Но это не значит, что я не люблю его так же сильно. Любить можно по разному. Подумай, например, как ты любишь…
— Если ты хочешь предложить мне сравнить мои чувства к тебе, бабушке или к папе и Дэвиду, то лучше не стоит. Разве можно полюбить кого-то другого так же сильно, как человека, за которого ты собиралась выйти замуж?
— Что-то мне подсказывает, что мы кружимся вокруг какой-то вещи, которую ты пытаешься скрыть. Почему бы не рассказать мне, что у тебя на уме? Может быть, если мы будем откровенны, нам скорее удастся прийти к каким-то конкретным выводам.
Андреа долго ничего не отвечала. Наконец, набравшись смелости, она сказала:
— Я думаю вот о чем. Почему бы тебе и Дэвиду снова не быть вместе?
Сердце Кэрли чуть не выскочило из груди:
— Ох, моя милая, какая прекрасная мечта, и я могу понять почему она тебя так привлекает. Но этого никогда не случится.
— Почему же?
— Я довольна своей жизнью. Кроме того, если я даже и решила бы вернуться к Дэвиду, то не смогла бы обидеть стольких людей.
— Мам, Виктория не любит Дэвида и, думаю, никогда не полюбит.
— Я имею в виду Шона и Эрика.
— Почему только я одна должна выбирать?..
Кэрли, наконец, поняла к чему клонит Андреа.
— Дэвид не хочет, чтобы я оставалась здесь.
— Он тебе так сказал?
— Нет, но это написано у него на лице.
— И я хочу, чтобы ты не уезжала, но, если ты уедешь, мне придется смириться и привыкнуть к этому.
— Ты хочешь сказать, что так же может поступить и Дэвид? Через какое-то время он привыкнет к тому, что меня нет рядом?
— Я уверена.
— Но тебя он не забудет никогда.
— А вот в этом я не уверена. Но если даже и так, то его чувства ко мне совершенно другого рода. Я — женщина, на которой он хотел жениться, — Кэрли судорожно вдохнула воздух и закончила: — А ты его дочка.
Если бы она не лгала в самом начале, ничего подобного не произошло бы.
— Ты не хочешь больше говорить на эту тему, не так ли?
— Я думаю, мы можем более приятно и с большей пользой провести время.
— Каким образом?
— Обдумать, когда ты позвонишь своим друзьям и договоришься о встрече с ними.
Заметив, что это мало интересует девочку, Кэрли добавила.
— Кажется, ты уже не рада предстоящим встречам?
— Никто из нашей семьи, как мне показалось, особенно не переживал, когда я уезжала. Как же я могу ожидать чего-то большего от совершенно чужих людей? Все будут говорить только о том, что им удалось сделать и как много важного и интересного произошло в Бекстере за время моего отсутствия.
Она дала волю обиде.
— Я чувствую в себе какое-то отчуждение. Такое положение может измениться только тогда, когда я забуду, что видела и делала в Англии.
Понимая, что это и ее вина, Кэрли извинилась.
— Прости меня. Может быть это потому, что все мы немного завидуем тебе.
Андреа изобразила удивление.
— Неужели даже бабушка и дедушка? Я в это никогда не поверю.
— Ну, хорошо. Дай мне еще один шанс. Может быть все уладится.
Но девочка не хотела соглашаться так быстро.
— Я понимаю, что ты не можешь отвечать за других. Но скажи мне, почему ты сама даже не поинтересовалась с кем я встречалась в Англии, в каких местах побывала, что интересного увидела и узнала? В письмах я писала тебе, что Виктория была добра и приветлива ко мне, помню, еще писала, что мне очень нравится Джеффри Армстронг, а когда я попыталась за обедом рассказать всем о них, ты сразу же перевела разговор на тему подготовки бабушкиного «Мустанга» к летнему сезону.
Кэрли поднялась и отошла к окну. Она скрестила руки на груди и невидящими глазами смотрела на освещенную луной лужайку. Продолжая стоять спиной к дочери, она сказала:
— Я перебила тебя главным образом потому, что не могла слышать, как тебе понравилось там. В день отъезда я думала, что ты очень скоро соскучишься и не позже, чем через неделю вернешься домой. Но прошла неделя, месяц, еще, и я испугалась, что ты уже не вернешься никогда.
— Я не могла бросить школу, потом началась подготовка к экзаменам.
— Но ты бросила школу здесь.
— Это совсем другое дело.
Кэрли повернулась, чтобы посмотреть на Андреа, но глубокая тень не позволила ей разглядеть выражение ее лица.