Медсестра взяла трубку. Вышколенный голос, секунду поколебавшись, произнес первые слова: «Мне очень жаль, но должна вам сообщить…» — и Мона поняла: она не ошиблась.
Это правда.
Дальше все было словно в каком-то тумане.
Она помнила, как за стойкой в той же аптеке пила что-то крепкое, и, кажется, не одну рюмку. Потом шла домой, долго блуждала по незнакомым улицам, никак не могла вспомнить свой адрес.
Наконец добралась до дома. И лишь много часов спустя поняла, что лежит ничком на полу в спальне. За окном было уже темно, только мерцал электрический свет освещенных окон и фонарей. Мона медленно села и потянулась за носовым платком.
Лицо ее было мокро от слез, но она не помнила, плакала или нет. Почему-то вся дрожала. Почему?
«Лайонел умер». Эти два слова снова и снова звучали у нее в сознании, но ничего для нее не значили. Смысл их ускользал. На нее нашло какое-то отупение — благодатная защита от невыносимой боли, нестерпимой муки.
Лайонел умер, и жизнь ее окончилась вместе с ним.
Для викария все иначе, думала Мона. Он потерял не любимого человека — скорее, ненавистного. Но даже смерть врага нас пугает, как пугает всякое соприкосновение с Великой Неизвестностью, заставляющей ощутить, как мало мы понимаем значение и этого мира, и будущего.
«Что происходит с нами после смерти?» — спрашивала себя Мона, входя в дом викария. Представить Мейвис Гантер в традиционном раю ей решительно не удавалось.
Изнутри дом викария выглядел уныло, безрадостно и теперь, оставшись без властной хозяйки, как-то безжизненно.
— С вами все нормально? — спросил Майкл, когда викарий поблагодарил его.
— Абсолютно, — ответил Стенли Гантер. — Пойду приму ванну, побреюсь, а потом, наверное, посплю. Чуть позже мне многое предстоит сделать, но сейчас я так устал, что едва соображаю.
— Вот и отлично, — сказал Майкл. — Заеду к вам вечером, а пока, викарий, обязательно постарайтесь поспать. До свидания.
— До свидания, Меррил, и спасибо вам, леди Карсдейл.
Стенли Гантер взял руку Моны и, поколебавшись, поднес ее к губам. Было что-то жалкое в этом жесте благодарности, но Мона его поняла.
Со слезами на глазах она вместе с Майклом вернулась к машине.
— Время уже почти обеденное, — заметил он. — Может быть, пообедаешь со мной в Парке? А потом я отвезу тебя домой.
— С удовольствием, — ответила Мона, — но домой я и пешком доберусь.
Это приглашение ее обрадовало. Если снова явится Джарвис Леккер, думала она, лучше избежать с ним встречи. Да и Чар пусть побесится, гадая, куда она скрылась. Мона знала, что мать не будет волноваться без нужды — ее дочь часто оставалась обедать у друзей, мать об этом знала и никогда не беспокоилась.
— Сегодня ты очень нам помогла, — сказал Майкл, когда они сели в машину.
— Бедный Стенли! — ответила Мона. — Мне кажется, он так долго прожил в тюрьме, что теперь боится свободы. Знаешь, Майкл, ужасно так говорить, но я рада — по-настоящему рада, что Мейвис Гантер умерла!
— Я тоже, — согласился Майкл, но предупредил: — Только в деревне никому об этом не говори!
— Нет, разумеется, нет. Хотя почему бы и не сказать? Не сомневаюсь, все в деревне думают то же самое. Иногда мне кажется, мы в жизни только и делаем, что притворяемся. А зачем?
Майкл ненадолго задумался.
— Может быть, дело в том, что представления о жизни у всех разные. И не стоит без нужды задевать других, говоря или делая то, что их шокирует, даже если нам их стандарты кажутся глупыми или фальшивыми.
Мона улыбнулась ему:
— Майкл, как мне нравится, когда ты философствуешь!
— А ты мне нравишься в роли ангела-хранителя.
Мона быстро взглянула на него, чтобы понять, не смеется ли он над ней, но глаза Майкла были полны нежности.
— Мне было неловко, — призналась она, — но, кажется, я все-таки немного утешила бедного викария.
— Не сомневаюсь.
— Нынче у нас все вверх дном, — со вздохом заметила Мона. — Странно, но мир перестал доверять специалистам. Светская дамочка проповедует, утешает священника, а тот внимательно слушает. А если какая-нибудь голливудская кинозвезда вздумает написать книгу по агрономии, ее будут читать с куда большим интересом и доверием, чем такую же книгу, скажем, написанную тобой.
Майкл рассмеялся:
— Не беспокойся, книг по агрономии я писать не собираюсь.
— Но ты понимаешь, о чем я? — настаивала Мона. — Меня Стенли Гантер послушал — а на своего собрата-клирика, быть может, и внимания бы не обратил.