Лёгкий, ненавязчивый романчик 
159 
— Пойдем с нами, — прошептал Конни девочке. — Остальных убьют, а мы решили спастись.
Розмари сразу и безоговорочно поверила ему. Конни взял ее за одну ручонку, а в другой она сжимала тряпичную куклу.
— Давайте проберемся на кухню: надо что-нибудь взять в дорогу, — сказал Сэм.
Между тем сестры вывели воспитанников во двор. Толпа наседала на монахинь, выкрикивая ругательства и угрозы, и все же не решалась тронуть ни их, ни негритят, которые, сгрудившись в кучу, жалобно хныкали и испуганно таращили сверкающие белками глаза.
В конце концов погромщики побежали вдоль здания, тыкая факелами в деревянные части и забрасывая внутрь горящие тряпки. Вскоре кое-где заиграли язычки пламени, а после запылал настоящий пожар.
Сэм чувствовал себя на кухне, как дома. Он попробовал завтрак, которым их так и не успели накормить, проверил шкафчики и покидал в найденный тут же холщовый мешок галеты и несколько яблок. Потом взял большой нож и забрался на стол, чтобы отрезать кусок окорока, и вдруг застыл.
Из-под кухонной двери, словно призрачные змеи, ползли языки пламени. Мальчик спрыгнул со стола и распахнул дверь, намереваясь узнать, что происходит, а на самом деле приглашая огонь в гости.
В мгновение ока на нем занялась одежда, и он в ужасе пытался сбить пламя голыми руками. Увидев огонь, Розмари забилась в угол возле большой плиты, по-прежнему не выпуская из рук куклу.
Эта картина оставалась в сознании Конни до конца его жизни. Все купалось в огне, предметы словно бы двигались в волнах пламени и казались живыми. Жар сделался нестерпимым, они будто бы находились в огромной печи. Розмари кричала, но он не слышал ее крика. На руках Сэма лопалась кожа, но Конни не знал, как ему помочь.
Когда он решил, что все кончено и они сгорят живьем, его взгляд уперся в люк в полу. Вероятно, то был вход в погреб или подвал. Задыхаясь от дыма, он вцепился в железную ручку, которая успела накалиться, и что есть силы рванул на себя.
Он не знал, что находится внизу, потому что там было темно, тем не менее втолкнул в отверстие Розмари. С Сэмом было сложнее — на нем горела одежда, и его нельзя было схватить. Конни не знал, что подсказало ему хлестать друга попавшимися под руку и не успевшими заняться тряпками. Он сумел сбить пламя, но после того, как он помог Сэму пролезть в люк, на его пальцах вздулись волдыри, а в руках оказалась целая пригоршня спаленных волос друга.
Дети очутились в большом сыром подвале, где хранились кое-какие припасы — засоленное на зиму мясо и овощи в больших бочках. На уровне земли были проделаны забранные решетками окошки. Коннор прижался лицом к одному из них и принялся кричать, но, похоже, его никто не слышал. Розмари тихо плакала. Сэм лежал на полу и стонал от боли в обожженном теле.
Гул пламени сливался с гулом ветра. Сестра Меганн не сводила глаз с горящего приюта. Из глубины души поднималась едкая горечь. Ей было безумно жаль того, что забирал огонь: детских вещей, мебели, книг. Пахло гарью и дымом. Но она была спокойна хотя бы оттого, что к этому не примешивался запах горелого человеческого мяса.
День за днем ценой жестоких ошибок и невероятных усилий она приводила в движение этот маленький мир. Теперь, когда был проделан столь немыслимый путь и совершен такой труд, все превратилось в золу и пепел.
Остались дети, их души, в которые она успела или не успела что-то вложить. Сестра Меганн надеялась, что ей не придется все начинать заново.
Когда Джейк ушел по делам, Лила принялась собираться, хотя она всего два дня назад встала с постели и была еще слаба. Перебирая одежду и обувь, она внезапно поняла, что у нее никогда не было любимых, дорогих сердцу вещей, тех милых пустяков, наивных талисманов постоянства и счастья, которые люди бережно хранят и повсюду возят с собой.
Лила задавала себе вопрос, как ее вообще угораздило влюбиться? Большую часть жизни она провела среди людей, которые сходились, спаривались, как это делают животные, и расходились, после чего женщина рожала ребенка и воспитывала его в одиночку. Если где-то и возникало подобие семьи, она быстро распадалась. В окружающем человеческом мире, равно как и в природе, было так мало романтики, что едва ли стоило искать ее в собственной жизни. Между двумя существами — будь то животные или люди — постоянно возникает определенное притяжение, где выбор делает отнюдь не разум, и все же далеко не всегда эти отношения можно назвать любовью.
159 
