Лёгкий, ненавязчивый романчик 
160 
Лила пыталась быть циничной, но не могла. Она все еще любила Джейка и понимала, что своим уходом прежде всего ранит собственное сердце. И все же она решила его покинуть, ибо ей не хотелось уподобляться собаке, которая выказывает безграничную преданность своему хозяину, даже если он утопил ее щенят.
Она собрала только самые необходимые вещи и не тронула денег. Самое странное заключалось в том, что Лила не хотела ничего забывать и думала, что и как долго ей удастся сохранить в своей памяти? Полную доброты улыбку, красоту рук Джейка, которая привлекла ее в первый же день, когда они познакомились? Слабый запах мыла от его кожи? Тепло последнего прикосновения, сладость недавнего поцелуя?
Лила вышла из квартиры и закрыла дверь на ключ. У Джейка был свой. Она подумала было, не оставить ли записку вроде «Я даю тебе свободу», но потом решила не делать этого, ибо никакие слова не могли объяснить ее чувств.
Она совершенно не знала, куда идти, и понятия не имела о том, что на улицах неспокойно. Унга дала ей немного денег, и Лила рассчитывала, что ей удастся продержаться некоторое время. Однако она не обладала тем характером, какой был у индианки, в ее душе прочно поселились нерешительность и страх.
Если Унгу выгоняли из какой-то таверны, она молча поворачивалась спиной и медленно, с достоинством удалялась, тогда как Лила убегала сломя голову, боясь, как бы ее лишний раз не оскорбили, а то и ударили.
Потому она весь день бродила по городу, не решаясь поискать пристанище, и под вечер настолько устала, что уже не отдавала себе отчета в происходящем. Лила слышала стук колес экипажей и шум голосов, но все это будто существовало за какой-то стеной.
Мулатка очнулась от пощечины: на нее смотрел мужчина, его рот был искривлен, а глаза полны злобы.
— Смотри, куда идешь, цветная тварь!
Лила отпрянула и вжалась в стену дома. Она была близка к панике. Куда идти?! К Унге? Но там миссис Китинг, мать Джейка. В негритянский палаточный городок? Нет, лучше смерть!
Когда кто-то взял ее за рукав, она едва не закричала. Повернувшись, Лила увидела, что на нее сочувственно смотрит пожилая белая женщина.
— Что с тобой, милая? Тебе плохо?
— Мне некуда идти, — с трудом произнесла Лила.
— Я бы взяла тебя к себе, но мой зять не любит… таких, как ты. Как бы то ни было, уходи отсюда. На соседней улице валяются трупы темнокожих. Если тебя схватят те, кто устроил все это, тебе не поздоровится!
Едва женщина закончила говорить, как в конце улицы заклубилось грозное облако, и Лила остро почувствовала опасность.
В это мгновение она ощутила себя так, словно находилась за тысячи миль от неведомой родины, от близких людей. В этой чужой стране, где ей пришлось родиться, ее могли убить за цвет кожи, за красоту, за то, что она осмелилась полюбить белого мужчину.
Пульс стучал у нее в висках, а желудок болезненно сжимался по мере того, как к ней приближалась толпа незнакомцев, каждый из которых олицетворял жестокость и смерть.
Страх и отчаяние придали ей сил, и она пустилась бежать по улицам, потом перелезла через невысокую ограду и притаилась.
Голоса смолкли. Похоже, ей ничто не угрожало. Пришла пора оглядеться и понять, где она очутилась. Возможно, это был чей-то сад?
Осторожно раздвинув ветки кустарника, Лила едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.
Она очутилась на кладбище, в чужом, страшном месте, населенном призраками и тенями.
Кладбище было старым, вероятно, построенным задолго до войны; в густой росистой траве едва виднелись просевшие каменные плиты, черные кресты были подернуты паутиной лунного света. Пристанище усопших обладало манящей диковинной силой, и, как ни странно, Лила чувствовала, что эта сила не причинит ей вреда.
Она никогда не думала, что, будучи живой, станет искать убежища на кладбище. Однако сейчас это было единственное место, куда наверняка не явятся погромщики: их интересовали живые, а не мертвые.
Как большинство негров и мулатов, Лила была суеверна, но сейчас она настолько измучилась и устала, что все чувства словно застыли в груди — в том числе отчаяние и страх.
Она была далека от мысли нарушать чье-либо пространство, тем более, если оно принадлежало усопшим, потому свернулась калачиком возле самой ограды.
Жизнь всегда заканчивается смертью, а любовь — печалью. Если любви пришел конец, то незачем и жить.
Небо казалось черным океаном, в котором плескалось бесчисленное количество звезд, так же, как кладбище было морем, в коем утонули чьи-то несбывшиеся надежды, где нашли покой те, кто был горячо любим, или напротив — те, кто не сумел удостоиться даже капли понимания.
160 
