71 
Постепенно и с оглядкой я пришла к выводу, что идея этого союза хороша.
Когда приданое было отправлено и помолвка уже не вызывала сомнений, я начала разговор с Беренгарией о будущем — о путешествии, трудностях и лишениях, с которыми она неминуемо встретится. Основываясь на собственном опыте, я доказывала ей несуразность большого багажа и слишком большого количества придворных дам и советовала прислушаться к моим словам.
— Мне нужны только Матильда в качестве горничной, Пайла, которая будет следить за одеждой, прической и прочим, ну и, разумеется, Анна и Блондель.
— Свита получается достаточно скромной, — заметила я. — А кто такие Анна и Блондель?
— Анна — герцогиня Апиетская, а Блондель — мой музыкант. Сейчас они в герцогстве Анны. Она строит там дом, по проекту Блонделя, и я отпустила его помочь ей. Но они должны скоро вернуться.
Судя по ее описанию, Анна и Блондель были достойным дополнением свиты. Ричард хвастался, что у него нет менестреля, но даже его целеустремленная экономия вряд ли распространилась бы на то, чтобы отклонить хоть кого-то из окружения жены, кроме того, каждому известно, как хороший менестрель может способствовать счастью домашнего очага. Что касается герцогини, то я полагала, что для свиты Беренгарии такое украшение весьма полезно. Я никогда не была сторонницей помпы и показухи, но даже я подумала, что ее штат, такой скудный и непредставительный, типичен для двора, в котором нет королевы. Всего две фрейлины — разбитная прожорливая вдова да озлобленная старая дева, обе безродные, мало путешествовавшие и не получившие образования. Они жили все вместе, окруженные комфортом, в дружеской атмосфере, которая делала честь Беренгарии, но если этого было достаточно для принцессы небольшого малоизвестного королевства, то для королевы Англии совершенно не годилось.
Поэтому упоминание о герцогине меня заинтересовало, и я попыталась узнать о ней побольше. Строительством домов обычно занимались только умные и состоятельные женщины, и я представила себе ее милость герцогиню Апиетскую как крупную, исполненную чувства собственного достоинства благородную даму среднего возраста. Возражать против идеи взять ее с собой не было никаких оснований. В самом деле, Беренгарии было даже не с кем поболтать. Язык у нее развязывался только тогда, когда речь заходила о Ричарде, хотя порой она и высказывала некоторые довольно тонкие замечания, проницательность которых свидетельствовала о том, что, несмотря на отстраненный вид, она бывала в курсе дела больше, чем этого следовало ожидать. Да и отсутствием чувства юмора она не страдала, хотя по выражению лица ее трудно было в этом заподозрить. Я поймала себя на мысли о том, что выбор Ричарда, сделанный вслепую, оказался мудрым. Если бы мой сын смог избежать мысли о том, что при его прикосновении принцесса разлетится на куски, они вполне могли быть счастливы.
Все приготовления шли гладко. Швеи уселись за свадебное платье, потоком шли подарки и письменные пожелания счастья. Санчо назначил нескольких рыцарей и дам, которым предстояло отправиться вместе с нами, чтобы присутствовать на свадьбе, и было дано несколько предсвадебных банкетов, включая грандиозное празднество для памплонской бедноты. Вернувшиеся домой вечером после этого празднества, последнего из всех, герцогиня Апиетская и менестрель не оставили камня на камне от моих досужих предположений.
Блондель был французским лютнистом, с юным лицом и светлыми волосами, тот самый, чью глотку я поручила перерезать Альберику.
Анна, герцогиня Апиетская, была уродливой горбуньей. Я с самого раннего детства страдала достойным сожаления, но совершенно неуправляемым комплексом отвращения к калекам и уродцам. Когда мне было четыре года, у меня случились судороги при виде одноногого солдата, которого отец из сострадания взял к себе грумом. Отвращение это совершенно необъяснимо и потому, вероятно, неискоренимо. В присутствии калеки или обезображенного человека моя плоть словно начинает ползать по костям, и я физически заболеваю. Будучи в свое время королевой Франции и теперь, став королевой Англии, я основала несколько специальных домов — «приютов», как их называли, — для людей с физическими недостатками. Люди говорили о моем христианском милосердии, но единственным моим желанием было избавить, насколько возможно, улицы и большие дороги от зрелища, вызывавшего у меня содрогание, лишавшего аппетита и вообще отравлявшего мне день или даже все путешествие, если это случалось в дороге. Я не чувствовала жалости к тем, кто вызывал у меня отвращение. Я была готова смолоть их в порошок, ненавидела их за потрясение, которое они у меня вызывали, жаждала истребить их. Наверное, у Бога есть какие-то странные основания и цели, ради которых несчастные люди должны рождаться уродами или страдать от увечий, полученных не по своей вине. Но я считаю непозволительным, чтобы они выставляли свои увечья напоказ, заставляя мучиться всех остальных.
71 
