Особенно,... 
55 
«Я чувствую себя таким беспомощным в России, не работником, а человеком из общества…
В Англии я чувствую себя гораздо свободнее. Кроме того, положение художника, которое есть у меня в Англии, совершенно не признается в России».
Даже после Октябрьского переворота, в течение многих лет, мнимый отступник не принимал британское подданство, все еще надеясь, что большевики не удержат власть и можно будет вернуться на родину. Единственное, что можно поставить Ахматовой на вид, так это утверждение, будто «лихой ярославец» «отдал за остров зеленый… наши иконы». Дело в том, что Анреп, единственный из офицеров Южной армии, пользуясь передышками между боями, с риском для жизни, по ночам, с помощью своей отчаянной казачьей команды не только собирал иконы и предметы культа в разрушенных галицийских церквях, но и сумел переправить собранное в Петербург – ныне спасенные им реликвии находятся в Эрмитаже. О чем – о чем, а уж об этом Анна Андреевна не могла не знать, ибо подаренный ей Борисом Анрепом бльшой деревянный крест того же происхождения, что и вывезенные им из Галиции древние иконы.
* * *
- Когда в тоске самоубийства
- Народ гостей немецких ждал
- И дух суровый византийства
- От русской Церкви отлетал,
- Когда приневская столица,
- Забыв величие свое,
- Как опьяневшая блудница,
- Не знала, кто берет ее, —
- Мне голос был. Он звал утешно,
- Он говорил: «Иди сюда,
- Оставь свой край глухой и грешный,
- Оставь Россию навсегда.
- Я кровь от рук твоих отмою,
- Из сердца выну черный стыд,
- Я новым именем покрою
- Боль поражений и обид».
- Но равнодушно и спокойно
- Руками я замкнула слух,
- Чтоб этой речью недостойной
- Не осквернился скорбный дух.
НА РАЗВЕДЕННОМ МОСТУ
- На разведенном мосту
- В день, ставший праздником ныне,
- Кончилась юность моя.
25 октября 1917 года Анна Андреевна бродила по Петрограду и почти оторопела, выйдя к Неве: среди бела дня были разведены мосты. Только на следующее утро знающие люди объяснили ей, что это сделали большевики по приказу Ленина, дабы не дать войскам Временного правительства задушить пролетарскую революцию. Впрочем, Ахматовой в том октябре было не до политики. Она была совсем одна в переставшем быть своим городе. Анреп уехал. Гумилев – за границей. Обещал весной вызвать ее в Париж и как в воду канул… Сын со свекровью в Бежецке. Родные – где-то в Крыму, отрезанном от центральной России революционным хаосом, и живы ли – неизвестно. Ни денег, ни крыши над головой… Приютили подруги: Валечка Тюльпанова, теперь мадам Срезневская, да Ольга Судейкина, точнее, их оборотистые мужчины; особенно старался Оленькин экс-муж – композитор Артур Лурье, он когда-то, еще во времена «Бродячей Собаки» был сильно неравнодушен к жене Гумилева.
* * *
- Тот голос, с тишиной великой споря,
- Победу одержал над тишиной.
- Во мне еще, как песня или горе,
- Последняя зима перед войной.
- Белее сводов Смольного собора,
- Таинственней, чем пышный Летний сад,
- Она была. Не знали мы, что скоро
- В тоске предельной поглядим назад.
* * *
- И вот одна осталась я
- Считать пустые дни.
- О вольные мои друзья,
- О лебеди мои!
- И песней я не скличу вас,
- Слезами не верну.
- Но вечером в печальный час
- В молитве помяну.
- Настигнут смертною стрелой,
- Один из вас упал,
- И черным вороном другой,
- Меня целуя, стал.
- Но так бывает: раз в году,
- Когда растает лед,
- В Екатеринином саду
- Стою у чистых вод
- И слышу плеск широких крыл
- Над гладью голубой.
- Не знаю, кто окно раскрыл
- В темнице гробовой.
Артур Лурье и Ольга Судейкина
* * *
- Теперь никто не станет слушать песен.
- Предсказанные наступили дни.
- Моя последняя, мир больше не чудесен,
- Не разрывай мне сердца, не звени.
- Еще недавно ласточкой свободной
- Свершала ты свой утренний полет,
- А ныне станешь нищенкой голодной,
- Не достучишься у чужих ворот.
Аня Горенко с младшим братом Виктором
* * *
<Виктору Горенко>
55 
