Королева сразу смягчилась: огонь погас в ее глазах, краска сбежала с лица, и губы перестали дышать гневом. Она села и, опустив руки, произнесла голосом, в котором слышались слезы:
– Простите меня, господин коадъютор, я так страдаю, что вспышка моя понятна. Как женщина, подверженная слабостям своего пола, я страшусь междоусобной войны; как королева, привыкшая к всеобщему повиновению, я теряю самообладание, едва только замечаю сопротивление моей воле.
– Ваше величество, – ответил Гонди с поклоном, – вы ошибаетесь, называя мой искренний совет сопротивлением. У вашего величества есть только почтительные и преданные вам подданные. Не против королевы настроен народ, он только просит вернуть Бруселя, вот и все, возвратите ему Бруселя, он будет счастливо жить под защитой ваших законов, – прибавил коадъютор с улыбкой.
Мазарини, который при словах «не против королевы настроен народ» навострил слух, опасаясь, что Гонди заговорит на тему «Долой Мазарини», был очень благодарен коадъютору за его сдержанность и поспешил прибавить самым вкрадчивым тоном:
– Ваше величество, поверьте в этом господину коадъютору, который у нас один из самых искусных политиков; первая же вакантная кардинальская шляпа будет, конечно, предложена ему.
«Ага, видно, ты здорово нуждаешься во мне, хитрая лиса», – подумал Гонди.
– Что же он пообещает нам, – сказал тихо д’Артаньян, – в тот день, когда его жизни будет угрожать опасность? Черт возьми! Если он так легко раздает кардинальские шляпы, то будем наготове, Портос, и завтра же потребуем себе по полку. Если гражданская война продлится еще год, я заказываю себе золоченую шпагу коннетабля.
– А я? – спросил Портос.
– Ты, ты потребуешь себе жезл маршала де Ла Мельере, который сейчас, кажется, не особенно в фаворе.
– Итак, – сказала королева, – вы серьезно опасаетесь народного восстания?
– Серьезно, ваше величество, – отвечал Гонди, удивленный тем, что они все еще топчутся на одном месте. – Поток прорвал плотину, и я боюсь, как бы он не произвел великих разрушений.
– А я нахожу, – возразила королева, – что в таком случае надо создать новую плотину. Хорошо, я подумаю.
Гонди удивленно посмотрел на Мазарини, который подошел к королеве, чтобы поговорить с нею. В эту минуту на площади Пале-Рояля послышался шум.
Гонди улыбнулся. Взор королевы воспламенился. Мазарини сильно побледнел.
– Что еще там? – воскликнул он.
В эту минуту в залу вбежал Коменж.
– Простите, ваше величество, – произнес он, – но народ прижал караульных к ограде и сейчас ломает ворота. Что прикажете делать?
– Слышите, ваше величество? – сказал Гонди.
Рев волн, раскаты грома, извержение вулкана даже сравнить нельзя с разразившейся в этот момент бурей криков.
– Что я прикажу? – произнесла королева.
– Да, время дорого.
– Сколько человек приблизительно у нас в Пале-Рояле?
– Шестьсот.
– Приставьте сто человек к королю, а остальными разгоните этот сброд.
– Ваше величество, – воскликнул Мазарини, – что вы делаете?
– Идите и исполняйте, – сказала королева.
Коменж, привыкший, как солдат, повиноваться без рассуждений, вышел.
В это мгновение послышался сильный треск; одни ворота начали подаваться.
– Ваше величество, – снова воскликнул Мазарини, – вы губите короля, себя и меня!
Услышав этот крик, вырвавшийся из трусливой души кардинала, Анна Австрийская тоже испугалась. Она вернула Коменжа.
– Слишком поздно, – сказал Мазарини, хватаясь за голову, – слишком поздно.
В это мгновение ворота уступили натиску толпы, и во дворе послышались радостные крики. Д’Артаньян схватился за шпагу и знаком велел Портосу сделать то же самое.
– Спасайте королеву! – воскликнул кардинал, бросаясь к коадъютору.
Гонди подошел к окну и открыл его. На дворе была уже громадная толпа народа с Лувьером во главе.
– Ни шагу дальше, – крикнул коадъютор, – королева подписывает приказ!
– Что вы говорите? – воскликнула королева.
– Правду, – произнес кардинал, подавая королеве перо и бумагу. – Так надо. – Затем прибавил тихо: – Пишите, Анна, я вас прошу, я требую.
Королева упала в кресло и взяла перо…
Сдерживаемый Лувьером, народ не двигался с места, но продолжал гневно роптать.
Королева написала: «Начальнику Сен-Жерменской тюрьмы приказ выпустить на свободу советника Бруселя». Потом подписала.
Коадъютор, следивший за каждым движением королевы, схватил бумагу и, потрясая ею в воздухе, подошел к окну.