34 
– Так это его долг, – возмутился Роджер.
– Конечно, долг, – согласился лорд. – Но признайся, он выполняет его хорошо.
– Что верно, то верно, – не нашелся что возразить воин.
– Знаешь что, Роджер, приставлю-ка я его к тебе. Пусть поучится воинскому искусству.
– Больше чем у вас, милорд, не научится, – отозвался помощник, сел на лавку и облокотился о деревянную столешницу. Полотняную скатерть с нее убрали, и на поверхности теперь были видны глубокие порезы. – Да к тому же своим любопытством сразу выведет меня из себя. Стар я уже терпеть его выкрутасы.
– Нечего прибедняться – не намного ты старше меня, – усмехнулся Джеффри.
– Если это приказ, я подчиняюсь, – сдался рыцарь.
– Нет, мой друг, решай сам, я тебе не приказываю. Только скажи потом, что надумал.
– Вы правда считаете, что Белвейн повинен в убийстве? – переменил тему Роджер.
Улыбка слетела с лица барона. Он оперся о край стола и задумчиво почесал подбородок:
– Не знаю. Жена так думает.
– И слуги, – добавил Роджер. – Те, с кем я говорил, утверждают, что слышали, как братья ссорились и Белвейн выкрикивал страшные угрозы.
– Этого недостаточно, чтобы обвинить человека, – возразил барон. – В запальчивости глупцы часто говорят такое, о чем потом приходится горько сожалеть. Поэтому сказанное в гневе не может служить уликой. Я выслушаю его, прежде чем принимать решение.
– Но Белвейн единственный, кто выигрывает от смерти брата.
– Нет, есть еще один человек.
Роджер намеревался было спросить кто, но его остановило выражение лица господина. Лучше подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Рыцарь не сомневался, что барон докопается до истины и найдет виноватого. Он достаточно давно состоял на службе у Джеффри, чтобы узнать сюзерена. Ястреб слыл человеком рассудительным, скоропалительных решений никогда не принимал, все тщательно взвешивал. Свои суждения строил на основе беспристрастности, а не на праве сильного, и Роджер с гордостью отмечал, что лорд был мудрым и справедливым повелителем.
Неужели на этот раз очарование жены повлияет на его решение? Рыцарь видел, насколько барон увлечен молодой супругой, хотя на людях изо всех сил старался этого не показывать. Ну так что с того? Роджеру самому нравилась Элизабет. Нет, несмотря ни на что, Джеффри поведет себя, как обычно, и не погубит невиновного.
Двери со стуком растворились, и мужчины одновременно повернули головы. На пороге появились два стражника и между ними – чужой. В Монтрайт прибыл Белвейн.
Джеффри махнул рукой, и охрана тотчас удалилась. Щуплый, но уже с отвисшим брюшком, Белвейн был разодет, как павлин, в пестрое зеленое с желтым платье. Он некоторое время нерешительно мялся на пороге, потом прогнусавил:
– Я Белвейн Монтрайт. – Достав белый кружевной платок, он вытер хлюпающий нос, после чего застыл в ожидании ответа.
Джеффри не меньше минуты молча смотрел на него.
– Я – твой барон. Можешь войти, – торжественно сказал он.
Он снова оперся о край стола и наблюдал, как Белвейн семенит к центру зала. Он так часто перебирал ногами и делал такие короткие шажки, что казалось, его лодыжки связывает невидимая веревка. Его голос не понравился Джеффри так же, как и походка. Он звучал визгливо, но с какой-то хрипотцой.
Барону бросилось в глаза, что между Белвейном и Томасом Монтрайтом не было ни малейшего сходства. Отца Элизабет он запомнил высоким живым человеком. И вот теперь перед ним на коленях стоял младший брат Томаса.
– Клянусь вам в верности, милорд. – Белвейн положил руку на сердце.
– Подожди, не клянись, – остановил его Джеффри. – Я не приму твою клятву, пока не выясню, что у тебя на уме. Встань!
Суровые слова возымели действие – по беспокойному блеску глаз барон заметил, что Белвейн напуган.
Джеффри подождал, пока он подойдет ближе.
– Многие обвиняют тебя в том, что здесь случилось. Расскажи все, что ты знаешь по этому делу.
Прежде чем ответить, щуплый человечек несколько раз судорожно втянул в себя воздух:
– Я ничего не знал о нападении, милорд. Услышал после того, как все произошло. И Бог свидетель, я не имею к нему никакого отношения. Никакого! Томас был мне братом, и я его любил!
– Странный способ оплакивать любимого родственника, – заметил Джеффри, и Белвейн явно сконфузился. – Добрые люди облачаются в черное, а на тебе что?
– Я надел самое лучшее, чтобы почтить покойного брата, – преодолев смущение, ответил гость и, проведя по рукаву пальцем, продолжал:
34 
