Лёгкий, ненавязчивый романчик 
52 
Забродов пожевал губами. Честно говоря, такие разговоры ему не нравились. Не умел он их вести, такие разговоры.
– Кстати, о фляжке, – вспомнил он. – Если не секрет, что у тебя в графине?
Участковый вынул пробку и заглянул в графин сначала правым глазом, потом левым.
– Уже ничего, – сказал он.
– Будь здоров, – повторил Забродов и вышел.
На крыльце он полной грудью вдохнул свежий, напоенный весенними ароматами воздух, прогоняя из легких затхлую кабинетную вонь. Вдоль улицы тянуло слабым теплым ветерком.
Пахло рыхлой землей, молодой зеленью, молоком – в общем, деревней. Навозом тоже попахивало, зато выхлопные газы в здешнем воздухе отсутствовали напрочь.
Возле крыльца, засунув руки в карманы, стоял давешний сержант. Он снова курил, глядя на Иллариона, как на фонарный столб, без тени любопытства. Где-то хрипло закукарекал петух, но тут же, спохватившись, умолк.
– Хорошо тут у вас, – сказал сержанту Илларион. – Тихо.
Сержант передвинул свое кепи со лба на затылок и длинно сплюнул в пыль.
– Хорошо в деревне летом, пристает говно к штибле там, – афористично ответил он и снова надвинул кепи на нос.
Кобура у него на боку была расстегнута, и из нее выглядывал краешек мятого носового платка в синюю клетку.
Илларион мысленно плюнул и пошел к машине.
«Лендровер» с помеченным давешним рыжим кобелем задним колесом поджидал его на прежнем месте. Лишившись фары, машина приобрела грустный и немного виноватый вид ночного гуляки, которому подбили глаз в ресторанной потасовке. Илларион похлопал машину по переднему крылу и сел за руль.
В паре километров от деревни Илларион нагнал Петра Куделина, который размеренно вышагивал по лесной дороге в сторону графского поместья. Забродов притормозил, решив, что парня не грех подбросить до дома, но Куделин, оглянувшись и увидев знакомую машину, опрометью бросился в лес, сразу же исчезнув в гуще ельника.
– Твари, – глядя ему вслед, пробормотал Илларион и вынул из кармана трубку мобильника. – Я вам покажу садоводство!
Он хотел позвонить Сорокину, но телефон был мертв: очевидно, ближайшая ретрансляционная антенна находилась очень далеко отсюда.
* * *
Валерий Лукьянов прямо в верхней одежде лежал на смятой, незаправленной постели и курил, стряхивая пепел в стоявшую на полу рядом с кроватью консервную банку. Его очки, сумрачно поблескивая стеклами, лежали на прикроватной тумбочке в изголовье. Без очков лицо Лукьянова, как и у всех близоруких людей, выглядело беззащитным и каким-то неприятным. Дым от его сигареты рассасывался по комнате и неохотно вытягивался в открытую форточку. Валерий курил «Парламент» – сигареты, которые в его нынешнем положении были ему явно не по карману.
Комната была узкая и длинная, как строительный вагончик, и такая же неуютная. Узкое окно с гниловатой деревянной рамой и сто лет не мытыми стеклами выходило во двор и давало так мало света, что даже в солнечный летний день в комнате было сумрачно и прохладно. Занавесок на окне не было, абажур на пыльной сорокаваттной лампочке тоже отсутствовал. Прямо над кроватью на стене висел основательно засиженный мухами календарь с изображением Сильвестра Сталлоне. На противоположной стене колесами кверху висел потрепанный десятискоростной шоссейный велосипед, а на столе у окна, поблескивая выключенным экраном, красовался новенький, прослуживший Валерию не более полугода, компьютер в дорогом обтекаемом корпусе. Сквозь хлипкую перегородку было слышно, как на кухне гремит кастрюлями и что-то недовольно ворчит квартирная хозяйка Валерия, стокилограммовая усатая бабища по имени Зульфия Каримовна.
Валерий потушил окурок в консервной банке и немедленно закурил очередную сигарету. Курить ему не хотелось совершенно, дым драл глотку, как наждачная бумага, и вызывал тошноту, но лежать просто так, вообще ничего не делая, было невмоготу, а что делать, Валерий не знал. Можно было, конечно, включить компьютер и немного развлечься: послушать музыку, пострелять в монстров, погонять на скоростном автомобиле по живописным местам, просмотреть какой-нибудь фильм, но при одной мысли об этом где-то под ложечкой у Лукьянова возникало неприятное сосущее чувство. Он вообще старался не смотреть на компьютер, который в данный момент служил олицетворением его банкротства. На календарь с мускулистым Сильвестром Валерий тоже старался не смотреть: календарь, хоть и был за позапрошлый год, постоянно напоминал ему о неумолимом беге времени, а качок Сталлоне, глядя на Валерия, казалось, презрительно кривил свой и без того кривой рот. Ему, Сталлоне, проблемы Валерия были непонятны и смешны. Подумаешь, денег не заплатили!
52 
