205 
– Вы хотите сказать, не трансвестит ли я?
– Да!
– Нет.
– Но вы всегда одеваетесь, как женщина, или думаете про это, даже когда вы одеты, как мужчина.
– Ну, сейчас я точно не думаю о том, как бы мне поскорее одеться женщиной, – ответил Джек. – Я просто иногда это делаю в кино – на съемочной площадке, когда я играю.
– Вы пишете про это?
– Про переодевания в женщину?
– Да!
– Нет.
Тут у Джека зазвонил мобильный. Обычно он не брал трубку во время интервью, но увидел, что звонит Эмма, а у нее в последнее время было плохое настроение. Она постепенно проигрывала войну с весом и каждое утро, когда Джек был не в Лос-Анджелесе, звонила ему и сообщала, сколько весит. В Нью-Йорке уже настало время ланча, но в Калифорнии Эмма только что проснулась.
Он сказал ей, что у него каждый божий день, круглые сутки берут интервью – впрочем, Эмма и так знала, что такое общение с прессой. В отчаянии Джек протянул свой мобильный интервьюерше и сказал:
– Эта женщина донимает меня уже давно, скажите ей, что я сейчас даю интервью. Может, у вас получится ее отшить.
Джек прекрасно знал, что сбить с темы Эмму ей заведомо не удастся, но надеялся, что зато Эмма собьет журналистку с темы переодеваний.
– Добрый день, – пропела в трубку журналистка.
Джеку послышалось, что Эмма ответила по-итальянски, и он сразу понял, в какую игру она играет.
– Пер фаворе, скаджьите Джьеку, что ему дзвоньит Мария Антониетта Белуцци!
– Прошу прощения, Джек дает интервью, – объяснила журналистка.
– Скаджитье ему, что я соскуджилась по его пенису! – сказала Эмма.
– Это миссис Белуцци, кажется, что-то срочное, – сообщила журналистка, возвращая Джеку мобильный.
– Ну, сколько ты сегодня весишь? – спросил Джек Эмму.
– Девяносто три! Бля! – завопила Эмма так громко, что журналистка расслышала.
– Эмма, тебе надо сесть на диету, – сказал Джек в сотый, а может, и в трехсотый раз.
Стоял 1997 год. Джеку было тридцать два, Эмме тридцать девять. У него был прекрасный обмен веществ, кроме того, он никогда не ел все подряд, – и все же даже ему теперь приходилось себя значительно ограничивать.
А Эмма так и не поняла, что такое «сидеть на диете». Вместо одной бутылки красного за вечер она стала выпивать две и есть макароны на обед. Женщине уже почти сорок, а ее любимая еда до сих пор – пюре с горгонзолой. Джек ей все время говорил: она может хоть весь день проводить в спортзале при «Временах года» в Беверли-Хиллз, сутками сидеть на тренажерах брюшного пресса и выжимать собственный вес – но даже в этом случае не выведет из организма потребленные углеводы, их просто слишком много.
Джек заметил, что журналистка все записывает – даже слово «бля» и Эммин вес, потом все это попало в интервью. Она даже сумела не сделать ошибки в имени «Мария Антониетта Белуцци» – впрочем, это неудивительно, оказалось, журналистка сама итальянка.
«Он зовет ее Эмма и грубо приказывает ей сесть на диету» – так начинался материал журналистки.
– Джек, пошел ты в жопу вместе со своей диетой, – выругалась Эмма. – Я не для этого звоню – запомни, я хорошо позаботилась о тебе в своем завещании.
И повесила трубку.
– Это ваша девушка? – спросила журналистка. – В смысле, одна из них?
– Вроде того, – сказал Джек.
– Актриса?
– Она – продавщица сигарет с во-от такими грудями, – ответил Джек.
Журналистка не записала этих слов, но груди как-то проникли в текст интервью и приклеились к Эмме.
– Я полагаю, у вас много девушек? – поинтересовалась итальянка.
– Ни с кем из них у меня ничего серьезного, – в очередной раз ответил он и, как всегда, мысленно попросил прощения у Мишель Махер.
Джек устал. Он дал слишком много интервью, слишком много вокруг него вертелось назойливых журналистов. Но это не повод расслабляться – ему не стоило выпускать то интервью из рук. Ему не следовало давать повод разыграться воображению этой дамы.
Интервью, разумеется, не причинило ему никакого вреда – такие вещи быстро забываются. Его ранило другое – последние слова Эммы, среди которых было «завещание»; эта рана не зажила никогда.
Когда интервью вышло, Эмма была уже мертва – а итальянская журналистка разобралась, что романа с синьорой Белуцци, пышногрудой табачницей из феллиниевского «Амаркорда», у Джека быть не могло, та годилась ему в бабушки.
Конечно, написала журналистка, Джек Бернс разговаривал с Эммой Оустлер – ведь всем известно, что они живут вместе, правда, «просто живут, ничего больше»; к тому же любой, кто видел писательницу в последнее время, знает, что она набрала много лишнего веса, хотя никто не подозревал о цифре в девяносто три кило. В этом контексте слова «с во-от такими грудями» выглядели как издевка.
205 
