206 
Журналистка закончила публикацию напоминанием, что, по слухам, у Эммы большие проблемы не только с весом, но и с ее третьим романом; она пишет его уже много лет, никак не закончит, и, кажется, он стал уже слишком длинным.
– Сколько в книге страниц? – спрашивал Джека один журналист за другим после Эмминой смерти. Но к тому моменту Джек уже научился – как всегда, набив себе шишек – вести себя с прессой аккуратно.
В тот свой визит в Нью-Йорк Джек остановился в отеле «Марк» под именем Билли Радужный – просто поменял местами слова в прозвище персонажа из своего последнего фильма, который он, собственно, и приехал представлять местной прессе. Фильм вскоре должен был выйти на экраны. Джек завел себе такую привычку – регистрироваться в гостиницах под именами своих персонажей, которых зрители еще не видели; таким способом он скрывался от фанатов.
Но далеко не только от них. Многие трансвеститы находили оскорбительным, что Джек постоянно отрицает свою «подлинную сущность». В каждом интервью Джек повторял, что переодевается в женщин лишь изредка, и всякий раз только на съемках; но настоящие транссексуалы и трансвеститы считали это оскорблением, кричали на каждом углу, что «Джек только притворяется». Ну разумеется, ведь он же актер!
Вот поэтому вместо Джека Бернса в отеле «Марк» поселился Билли Радужный, и портье тщательно фильтровал все звонки в его номер. Джек обязательно извещал мать, где останавливается и под каким именем; разумеется, это же знали Эмма, его агент Боб Букман и его адвокат Алан Херготт. Плюс руководитель пресс-отдела студии, на которой вышел его последний фильм, в данном случае Эрика Штейнберг из «Мирамакса». Ну и Харви Вайнштейн, разумеется; если ты снимался на «Мирамаксе», Харви всегда знал, кто ты, где живешь и под каким именем.
В это время Джек спал с очень известной виолончелисткой Мими Ледерер, так что и она знала о его местонахождении. В день и час смерти Эммы она находилась в его номере.
В ту ночь после ужина Мими принесла с собой в номер виолончель и сыграла для него два соло, обнаженная. В ресторане Мими отказалась сдавать виолончель в гардероб, поставила ее на третье кресло и периодически поглядывала на нее, словно ожидая, что та поддержит их с Джеком беседу.
Джек не рассказал ей, что, когда был маленький, познакомился с другой виолончелисткой, Ханнеле, ученицей Академии имени Сибелиуса и по совместительству хельсинкской любовницей своего папы. У того была и еще одна любовница в этом городе, подруга Ханнеле Ритва, и они с Ритвой сделали себе одну татуировку на двоих. Ханнеле получила на левую грудь левую половинку разорванного по вертикали сердца; еще она не брила подмышки, Джек это на всю жизнь запомнил.
Когда Мими Ледерер заиграла в его номере, он вздрогнул, вспомнив, как сидела Ханнеле, когда мама татуировала ее – широко расставив ноги, видимо, так сидят все виолончелистки. Тут-то Джек и подумал, не играла ли Ханнеле и папе в таком же виде, обнаженная, и снова задумался, насколько он похож на Уильяма. Сколько все-таки между ними общего? Особенно в плане отношений с женщинами?
Джек запомнил, что играла ему Мими Ледерер в ту ночь, когда Эмма была еще жива, – соло для виолончели, часть моцартовского трио. Джек специально запоминал о классической музыке как можно меньше – она заставляла его думать об органной музыке, а та – о церковной, а та – о папе, который их с мамой бросил.
– Дивертисмент, ми-бемоль мажор, – шепнула Джеку на ухо Мими. Как и Ханнеле и, наверное, как все женщины-виолончелистки, Мими была высокая, длиннорукая, с совсем небольшими грудями. Разумеется, Джек решил, что большие груди мешают играть на виолончели.
Вторая пьеса, что сыграла ему обнаженная Мими, служила, кажется, частью какого-то бетховенского квартета.
– Посвящено графу Разумовскому, опус 59, часть первая, – прошептала она.
От одних этих названий у Джека болели зубы. Почему композиторы не могут придумать названий получше? Но смотреть, как Мими мастерски управляется со своим инструментом, было очень приятно.
Они спали, вдруг зазвонил телефон. Рановато для Эммы, подумал Джек. Наверное, звонят из Торонто, тот же часовой пояс, что и Нью-Йорк. Он глянул на часы, начало седьмого утра – для мамы вообще-то тоже рановато.
Эрика Штейнберг? Нет, слишком тактичная дама, чтобы звонить в такую рань, она же знает, что он спит с Мими Ледерер, Эрика вообще все знала. Наверное, Харви Вайнштейн, решил Джек. Этот тип звонит кому угодно когда угодно, он и раньше будил Джека ни свет ни заря. Наверное, Джек что-нибудь лишнее сболтнул в одном из этих бесконечных интервью.
206 
