– Я не привык работать дома, – сказал Джек. В общем, не солгал, ведь о том, писал ли он вообще, его никто не спрашивал.
– У тебя даже пишущей машинки нет! – кричала мисс Оустлер. – Ты что, пишешь от руки?
– Именно так. Я обожаю писать от руки, Лесли.
Это тоже в целом нельзя назвать ложью – если Джек что и писал (списки покупок в магазине, заметки к сценариям, автографы), то делал это без помощи технических приспособлений.
Миссис Оустлер прочесала Эммин компьютер сверху донизу. Она искала файлы от романа под всевозможными названиями – и не нашлось ни одного, в названии которого имелось бы «роман», «третий», «рабочая копия» и тому подобное.
Видимо, мальчик с танцев вел себя так искренне, что полиция даже не подумала оцеплять дом Эммы и объявлять его местом преступления. К тому же Эмма была известной писательницей – мальчик, правда, об этом не подозревал, поэтому и полиция, и Эммин врач сделали свое дело быстро, аккуратно и без шума.
Миссис Оустлер, напротив, перевернула дом вверх дном. Неизвестно, что Эмма уронила или разбила, падая на несчастного молокососа, – но это было ничто по сравнению с разгромом, устроенным ее мамой. Казалось, тут не искали бумаги, а пытались совершить ограбление, хорошо накачавшись перед этим наркотой; повсюду валялись вырванные из комодов ящики, вываленная из них одежда, вещи и т. д. Лесли нашла в спальне у Эммы трусы Джека, в спальне Джека – трусики Эммы, а под его кроватью – ее лифчики. Обнаружила, конечно, и чемодан с порнографией.
– Вы что, смотрели это вместе?
– Иногда, это для романа.
– Чушь собачья!
– Лесли, нам надо выйти на свежий воздух – давай сходим куда-нибудь.
– Вы трахались друг с другом?
– Нет, никогда, ни разу.
– Почему? – спросила миссис Оустлер.
Джек не знал, как ответить на этот вопрос, и промолчал.
– Вы спали вместе, но не занимались этим, так, Джек?
Он кивнул.
– Как читательница сценариев и порноактер в этой Эмминой чернухе?
– Вроде того, – ответил он.
Джек не хотел говорить Лесли, что для Эммы он «слишком велик», она бы подумала, что они все-таки пробовали заняться любовью. Но Лесли сама догадалась, как Эмма при ее вагинизме искала обходные пути. Разумеется, поза «наездница», разумеется, мальчики помладше, которых она могла припугнуть и заставить делать все, как надо.
Джек, естественно, задавал про себя правильный вопрос – а отчего возникает вагинизм? Конечно, Эммин возник не на пустом месте – правда, она никогда бы ему об этом не рассказала. Ее изнасиловали то ли в девять, то ли в десять лет – постарался один из маминых любовников. Он, конечно, стал ее последним любовником. Эмма получила такую травму, что пропустила целый год в школе. Джеку сказали лишь, что у нее «были какие-то проблемы дома»; он решил, что дело было в разводе миссис Оустлер.
Услышав рассказ Лесли про ее последнего любовника, Джек понял, какой подлинный смысл скрывался в ее «саге о раздавленном ребенке»; возможно, это была первая попытка использовать собственные раны как материал для творчества.
– Ну, естественно, еще были бесконечные визиты к врачам, тоже весьма травматичные, я полагаю, начиная с первого посещения гинеколога, – сказала Лесли. – Она, конечно, возненавидела отца – он был врач.
Джек этого не знал. Если Лесли или Эмма поминали его, то использовали исключительно ругательные эпитеты. Может, Джеку и приходилось слышать от них слово «врач», но слово «мудак» совершенно его вытеснило.
– Лесли, поедем поужинаем, а? – повторил Джек. – Куда-нибудь, куда любила ходить Эмма.
– Я терпеть не могу рестораны, ты же знаешь, – напомнила Лесли.
– Я там обычно только салат беру, – сказал Джек. – Поедем куда-нибудь, поедим салату.
– Кто из вас пользовался японскими презервативами?
Ага, значит, она нашла и Джековы «Микротонкие Кимоно»!
– Это мои, – сказал Джек. – Тут неподалеку есть местечко, «Уан-Пико», там неплохие салаты.
Там теперь работал его старинный босс, Карлос из «Американ Пасифик», Джек позвонил ему и заказал столик с видом на океан и променад.
На автоответчике было полно сообщений, но миссис Оустлер уверила Джека, что слушать их незачем, она уже сделала это. Соболезнования от друзей (даже Бешеный Билл позвонил; он уже столько лет ничего не снимал, Джек думал, он умер).
Единственный любопытный звонок, сказала Лесли, был от Алана Херготта, он сообщил, что Эмма назначила его, Джека, своим душеприказчиком по литературной части (Алан заодно вел дела и Эммы). Еще звонил Боб Букман, говорил, им срочно нужно встретиться – ему, Джеку и Алану – по очень важному делу, связанному с Эмминым завещанием. Джек-то и узнал о нем случайно, в своем последнем с Эммой телефонном разговоре; она сказала, что хорошо о нем в завещании позаботилась.