Особенно,... 
21 
– Простите меня.
– Не волнуйтесь, – ответил капитан Доусон. – Я знаю, как тяжело вам расставаться с отцом, но поймите, он очень болен – Я… Я это… знаю.
– Все, что он делал, – продолжал Доусон, – он делал только ради счастья вашей матери и вас.
– Я так… люблю его, – прошептала Бенита. – К-как я могу покинуть его?
Капитан Доусон не ответил.
Он, как никто другой, знал, что майор безумно боялся оставить Бениту после своей смерти одну в целом свете И капитан был в курсе того невероятно сложного плана, который придумал майор, чтобы защитить дочь Но Доусон поклялся хранить тайну, чтобы не только Бенита, но я граф ни о чем не догадались раньше времени.
– Но почему? – удивлялся он.
Майор всегда отвечал одно и то же:
– Им лучше оставаться в неведении, пока вы не почувствуете, что пришло время открыть им правду.
«Я взял на себя очень большую ответственность!» – думал теперь капитан.
Лошади бежали резво.
Когда карета уже подъезжала к часовне, Доусон нарушил молчание:
– Через несколько минут мы будем на месте. Не одолжить ли вам мой платок?
Он не сомневался, что ее собственный уже промок от слез.
Рука Бениты показалась из-под фаты, и капитан понял, что не ошибся.
Бенита вытерла глаза и постаралась взять себя в руки.
Но ощущение, что никогда больше она не увидит отца, не оставляло девушку.
«Если он умрет, зачем мне выходить замуж за этого ужасного человека, который… ожидает меня», – думала Бенита.
Но потом она вспомнила, что говорил ей отец: где бы ни был он сам, его дочь должна оправдать его ожидания.
– Спасибо, – сказала она слегка дрожащим голосом, возвращая платок капитану.
Бенита надеялась, что под фатой не будет видно, как покраснело от слез ее лицо.
Лошади въехали в величественные ворота и продолжали свой бег.
Немного погодя экипаж свернул в узкую аллею.
Теперь они ехали в тени деревьев.
Здание часовни было очень красиво.
Его построили, как и жилой дом, лет двести тому назад.
Старые деревья так разрослись, что окружали часовню плотной стеной.
Графу, который прибыл немного раньше, показалось, что внутри часовни слишком темно.
Он подумал, что цветные витражи почти не пропускают солнечные лучи.
Часовню освещали лишь шесть свечей, зажженные на аналое.
Вопреки ожиданиям графа, внутри часовня вовсе не казалась обветшалой.
Очевидно, недавно ее отремонтировали, а, может быть, и перестроили.
Графа поразило множество белых цветов на аналое, покрытом белым вышитым золотом сукном, и по обе стороны от него.
Цветы стояли на всех подоконниках.
Воздух был насыщен их благоуханием.
Священник стоял на коленях перед аналоем.
Больше в часовне никого не было.
Граф медленно прошел по крытому коврами проходу и занял место на передней скамейке справа.
На спинке скамейки был вырезан герб семейства Брэдфордов. Граф снова удивился, что в отсутствие хозяев кто-то занимался обновлением часовни.
На скамейках лежали подушки, заново обшитые красным бархатом.
Две подушки перед аналоем были покрыты белым атласом с золотыми кистями.
Спустя несколько минут во дворе послышался стук колес подъехавшего экипажа.
Граф понял, что это точно к назначенному времени прибыла невеста. Его напряжение достигло предела.
Сколько ни иронизировал Инчестер, ему пришлось признаться себе, что он боится.
Боится узнать, какова его невеста, увидеть, как отец ведет ее к алтарю.
Граф скрылся в нефе и стал ждать.
Священник, до сих пор погруженный в свои молитвы, поднялся с колен и повернулся спиной к аналою.
Это был высокий старик с седыми волосами и одухотворенным лицом.
Глаза графа, однако, были прикованы к двум фигурам, которые появились у западного входа.
Невесту вел не Растус Грун, а тот человек, которого граф видел в конторе ростовщика.
Только теперь он был одет, как и сам граф, в костюм, заказанный у лучшего портного.
Он был уже немолод, но держался так прямо, что граф невольно подумал, не был ли тот на военной службе.
Взглянуть на невесту граф не решился.
Он отвернулся и, только когда девушка в белом встала рядом, вдруг остро ощутил ее присутствие, хотя смотрел прямо перед собой, на священника.
Служба началась.
Священник говорил так искренне и вдохновенно, что все, кто находился в часовне, невольно были захвачены величием совершающегося таинства.
21 
