Особенно,... 
87 
— Да, Павлуша, ты стал совсем бесчувственным, — подхватила Елена Владимировна. — Девочка нуждается в поддержке. Смотри, как она осунулась и исхудала. Небось и хлеба вдоволь не может купить на свои жалкие рублики. Ну ничего, как-нибудь здесь проживем. Здесь все свое, да еще и золотишко старое осталось. Я тут хотела Манечке кольцо подарить, а она ни в какую. Бедная, но гордая. Ванечка, а ты хочешь, чтоб мама с тобой жила?
— Да. Но только не здесь, а в Москве. Она обещала взять меня к себе в Москву, когда мне исполнится двенадцать.
Анна Герасимовна и Елена Владимировна молча переглянулись.
— А как же мы с бабушкой? — не выдержала Анна Герасимовна.
— Но я ведь вам не родной. Поскучаете немножко и привыкнете. Даже, наверное, почувствуете облегчение, что избавились от лишних хлопот.
— Ты нам дороже родного, Иван, — сказала Елена Владимировна торжественным и вместе с тем плаксивым голосом и поднесла к глазам платочек. — Без тебя наш дом станет пустым.
— Мама родит вам для развлечения еще одного ребенка. Вы попросите ее, и она обязательно родит. А я уже вырос и хочу жить и учиться в Москве, а не в этой дыре.
Угольцев с трудом сдержал улыбку. Ему нравилась эгоистичная откровенность Ивана — он был весь в мать. Хотя, вполне вероятно, тот летчик тоже был самовлюбленным эгоистом.
— А ты хочешь, чтоб у тебя появились брат или сестра? — спросил Угольцев у мальчика.
— Мама говорит, что у меня есть старший брат. К сожалению, я его ни разу не видел. А вообще-то очень хочу. Но только чтобы он или она были мне родными целиком, а не на половину. Ты понял меня, Павлик?
Угольцев улыбнулся и протянул Ивану руку. Тот схватил ее и крепко пожал.
Потом он вышел на веранду покурить. Он видел, как закутанная в большую клетчатую шаль Муся бродит по саду, широко переставляя ноги, обутые в высокие резиновые галоши. Она остановилась и долго смотрела в сторону безлюдной в этот сумеречный час улицы. Бросилась к калитке, открыла ее… Вся сгорбилась и медленно побрела в сторону крыльца.
— Хочешь покурить? — спросил он, протягивая ей пачку «Честерфилда».
Муся молча взяла сигарету, села в старое плетеное кресло, скрипнувшее недовольно и даже сердито.
— Что будем делать? — спросила она, пуская в Угольцева струю дыма.
— Держаться друг друга. Это всегда помогает.
— Ты думаешь? Я совершила ошибку, что не вышла за Старопанцева. Думаю, ты знаешь его.
Угольцев молча кивнул и зажег новую сигарету.
— По крайней мере, этот человек не давал мне скучать. Больше всего на свете я боюсь скуки, Павлик.
— Никогда не поздно исправить свои ошибки. — Он горько усмехнулся. — Или, как выражаются китайцы, лучше поздно, чем никогда.
— У него родилась дочка. Не в моих правилах сиротить маленьких детей.
— Иван знает, что у него есть брат. Ты часто рассказываешь ему про отца?
— Мне нечего рассказывать о нем. — Она вздохнула, плотнее закутываясь в плед. — Знаешь, Павел, мне кажется в последние дни, что с этим человеком случилась беда.
— Дорогая моя девочка, с нами всеми время от времени что-то случается. Чаще плохое, чем хорошее.
— Но с ним случилась беда, настоящая беда, — повторила Муся. — Я теперь знаю это точно.
— Брось себя накручивать.
— Я чувствую его на расстоянии. Последние три ночи он мне снится. Павел, он каждую ночь зовет меня.
— Думаю, ты просто злоупотребляешь спиртным и снотворным.
— Это было бы слишком просто. Все эти дни со мной творится что-то странное.
— Я думал, ты влюбилась. Ты ведь влюбилась, Маруся, правда?
— Я… я сама так считала. Но чем больше я думаю об Алеше, тем сильнее чувствую Вадима. Это похоже на наваждение. Иногда мне кажется, я сойду с ума. Потому я и решила выйти за тебя замуж. Если ты, конечно, не против.
— Ты застала меня врасплох, девочка.
— Знаю. Но ведь ты сам сказал, что мы должны держаться друг друга. Вернее, это я должна за тебя держаться. Ты-то выстоишь, а я упаду, и меня окончательно втопчут в грязь.
— Ты, наверное, догадалась, что я совсем на мели, — сказал Угольцев, стараясь не глядеть на Мусю.
— Нет, не догадалась. А какое это имеет значение?
— Я не привык быть на содержании у женщины, тем более у любимой.
87 
