Особенно,... 
89 
– Неужто убили? – Брунмиги все ж отошел, не доверяя себе самому.
– Представь себе. И кто? Мальчишка, который себя не помнит. А я бы помогла ему вспомнить… я умею вспоминать.
Она облизала темные, черниковые губы.
– Не приближайся?
– Боишься, маленький братец? При такой-то охране и боишься…
Драугр вертел головой, кидая взгляды то на Брунмиги, то на мару, которая вновь поплыла, обличье меняя. Ужалась, усохлась, сделавшись детенышем человечьим. Крошка-крошечка в два альна росточком, белое платьице и белые ленты в темных волосах. Нос курносенький, бровки в разлет, губки поджаты капризно, только глаза остались прежними.
– Теперь хороша? – тоненьким голосочком спросила мара и протянула руки к драугру. Он же покачнулся и упал, за голову схватившись. Заскулил, заерзал коленями по праху.
– Папочка, я по тебе скучаю. Неужели, ты меня не помнишь? Совсем-совсем не помнишь? – пальчики коснулись лба, пробежались по волосам, просыпая на них иней. – Как же так, папочка?
– Отстань от него. Чего хочешь? – Брунмиги потянулся к фляге. – Крови?
– Помочь тебе. За сестрицу отомстить.
– Врешь. Сестрица твоя тебя, небось, прогнала. Не пожелала добычей делиться. А что померла, так и поделом ей. Ты же боишься лезть одна. Где сильнейшую одолели, там слабейшей делать нечего. Так?
– Так, – согласилась мара, засовывая руку в голову драугра. Тот уже не скулил, стоял смирнехонько, как и положено приличному мертвецу. – Сестрица думала, что неодолима. Но гадюка боя ужалила. И где теперь сестрица? А ну как и тебя ужалит? Драугру не страшны ни молот, ни копье. Ты же слаб, маленький братец. Посмотри на себя. Твои колени дрожат. Каждый шаг – мучение. А руки? Еле-еле щит держат.
– Морочишь?
– Правду говорю, – она вытащила пальцы и облизала. – Он пустой. А ты, Брунмиги-тролль, служишь тому, кому и я служить желаю. Возьми меня с собой, а? Я так устала ждать… я не хочу больше быть тут.
Она вдруг оказалась рядом, положила руки на плечи и обняла. Ее руки – крылья метели, ее губы – чрево льда, в котором змеею вьется синий язык. Ее глаза – бездна Гинунгагап.
Разве можно было отказать бездне?
Глава 9. О падениях и полетах.
Теперь Алекс держал Юленьку за руку. Крепко держал. Захочешь – не вырвешься. Юленька не хотела. Она шла, стараясь попасть шаг в шаг, но все равно отставала, путалась в плаще, спотыкалась в сугробах и изо всех сил гнала мысли о том, что видела.
И видела ли?
Юленька ведь не была собой, если уж разобраться. Ее растащили на кусочки, как огромный паззл, а потом кусочки перемешали с другими, чужими, и собрали наново, только картинка порченой вышла.
В ней был Алекс и Лизка из 11-го, про которую мама сказала, что она – шалава и пробы негде ставить. Конечно, говорила мама не Юленьке, а папе, но говорила громко. Папа же отвечал тихо, успокаивал, наверное. Он всегда маму успокаивает и теперь тоже…
Получится ли их увидеть?
Юленька не знала. Зато знала про подвал, о котором столько слухов ходило, и про Лизкины сигареты. И про то, что лифчика она не носит, а трусы у нее розовые, с кружевом. И что целуется она, засовывая язык в рот. Язык кислый никотиновый, как протухшая рыбина, но Алексу нравилось!
Как ему могло нравиться такое?!
И все остальное, отчего Юленьку прямо передергивало. И чем дальше, тем мерзостней ей было. Юленька брела, поглядывала исподтишка и раздумывала: стоит ли говорить, что она тоже об
этом
знает? Или лучше не надо? Ведь получится, что она подглядывала, хотя и не по своей воле?
Врать плохо, но Юленька не врет. Юленька молчит.
– Юлька, ты как? – спросил Алекс, и она ответила, пытаясь отвлечься от тех, других мыслей:
– Я домой хочу. Я… я маму видела. Во сне. Она собиралась сделать что-то плохое. Я ее звала, звала, а она не слышала. И еще в голове у нее жуки жили. Большие.
– Мне тоже кошмар снился. Снились. Ну раньше. Давно уже, – он крепче руку сжал и спохватился: – Не больно?
Ничуть. Юленька пальцев не чувствует, это бывает от холода и когда в воде долго-долго сидишь. Юленька воду любит. Мама еще смеялась, что когда-нибудь у Юленьки отрастут плавники и хвост, она превратиться в русалку… гриму русалка бы подошла.
– Ты не бойся. Мы выберемся. Ты и я – мы обязательно выберемся. Нужно только дойти, – Алекс склонился, точно опасаясь, что его подслушают. Но кому тут слушать? Кошка впереди по снегу скачет. От нее остаются смешные следы – темные ямки на белом. Как будто в листе пластика просверлили много-много дырок. И Юленька теперь по дыркам идет, вязнет. Хорошо, что сверху сыпать перестало. И небо выровнялось, расползлось блестящей сизой пленкой от горизонта до горизонта. И куда ни глянь – все одинаковое.
89 
