Лёгкий, ненавязчивый романчик 
93 
– Сказки читаете? – голос грянул сверху, и Белла Петровна вскочила, дрожа всем телом, как если бы человек этот, очутившийся в палате по явному недоразумению, умел заглядывать и в мысли.
– Читаю, – ответила она ему, глядя снизу вверх. И пусть рост Белла Петровна имела изрядный, но Семен Семенович Баринов все равно был выше.
– А… и правильно… говорят, когда говоришь, то оно правильно. Ну, услышат и вообще.
Он повел плечами, будто желая разорвать слишком тесный пиджак. Лицо его было по-медвежьи невыразительно и даже туповато, чему немало способствовала мутная пленка на глазах.
– Только не взрослая она для сказок-то?
Баринов сжимал и разжимал кулаки, и в этом Белле Петровне виделся еще один признак раздражения.
– Ей нравилось. Когда-то.
– А… тогда ясно, да… а от меня жена ушла. Вот.
Он сел на вторую, пустовавшую кровать и вытянул ноги. Ботинки были грязны, брюки – измяты. Рубашка болотного цвета собралась на животе складками, а слева так и вовсе выехала из-под ремня.
– Сначала сказала, что беременная… а потом шмотье собрала и все. Ну не дура ли?
– Дура, – на всякий случай согласилась Белла Петровна и книжку закрыла, сунув меж страниц мизинец. Когда этот нелепый, лишний в палате и в го?ре, человек соизволит убраться, Белла Петровна дочитает сказку до точки. А потом навестит Юленькиных соседей.
Сядет рядом с той, другой, кроватью. Откроет книгу. И будет не читать – пересказывать. А там…
– Я ей что, бабла давал мало? – Баринов сунул большой палец в рот и принялся грызть ноготь. – Сколько просила, столько и давал… А она говорит – беременная. Куда ей теперь? С Шуркой вот… случилось. А она – беременная!
– И что с того?
– Да… ничего. Наверное. Она ж вообще сикухой была, когда Шурку рожала. Семнадцать вроде… и то половину срока лежьмя лежала. И потом еще долго отходила. А теперь что? Старая. Ну куда ей? А если опять? Если случится чего?
– С кем?
– С нею! – Баринов рявкнул так, что руки Беллы Петровны онемели.
– Случится – новую найдете.
– Кто?
– Вы, – Белла Петровна не отвела взгляда, выдержала. – Кого-нибудь помоложе. Покрепче. Чтоб без проблем…
– Ты… ты меня не зли, – шрам на его щеке наливался кровью. Белла Петровна слышала, как он пульсирует и ей хотелось достать иглу – тонкую длинную иглу, что прятала стальное жало в нитяной катушке – и воткнуть в кожу.
– Я к тебе как… как к человеку. А ты… чего? И она… уехала… сама жить будет. Куда ей самой жить, когда она ни хренища не умеет? Алке – в больницу надо. Чтоб смотрели и все, как положено. А она сбежала! От меня?!
В его массивной голове до сих пор не прижилась мысль, что его, такого замечательного, все-таки бросили. Но Белла Петровна подавила мстительную радость, сказав:
– Съездите к ней. Поговорите.
Оставьте Беллу Петровну наедине с ее планами, в которых нет коварства, но лишь надежда и милосердие.
К чему лгать обреченным? Чего желать стоящим на краю?
Баринов покинул палату столь же незаметно, как и вошел. А Белла Петровна вернулась к чтению:
"– Кай умер и больше не вернется! – сказала Герда.
– Не верю! – отвечал солнечный свет…"
И был прав. Но до финала оставалась целая вечность страниц.
Глава 2. Человек, который хотел сына.
Сегодня Валечка – она же потомственная колдунья и рунолог Валентина Чернова – закончила работу раньше обычного. Отпустив последнего клиента – человечка истеричного, но суеверного и состоятельного – она первым делом вытащила из-под дивана тапочки, а вторым – открыла окно и, взобравшись на подоконник, закурила.
Ритуал этот выработался давным-давно, еще когда Валечка только-только начинала свой бизнес в когорте ведьм, колдуний и энергетов. Ее наставница, умудренная жизнью и отягощенная немалым состоянием, точно также сидела на подоконнике, выпуская дым в воздух, и глядела на город. А наглядевшись, повторяла:
– Помни, Валечка, там живуть идиёты. Но эти идиёты нам плотють! Дай им цырку!
На самом деле начальница была коренною москвичкой, и образование имела высшее, театральное, каковое и пользовала в полной мере, создавая образ старушки деревенской стереотипной обыкновенной. Она же подобрала амплуа и для Валентины. Амплуа прижилось, как и привычка сидеть на подоконнике. Вид отсюда открывался пречудесный.
93 
